Поэзия и полиция. Сеть коммуникаций в Париже XVIII века

Многие парижане, слышащие версию 1749 года, могли улавливать отголоски той же мелодии, использованной в другом контексте в 1740 году. Также весьма вероятно, что они держали в уме последние изменения этой песни. Я нашел девять таких версий в разных «chansonniers», за период с 1747 по 1749 год (см. приложение «Тексты “Qu’un bâtarde de catin”»). Хотя каждая немного отличается от других, у всех них есть общие черты: череда строф, высмеивающих популярных персонажей, на одну мелодию с одним и тем же припевом. Несмотря на всю неопределенность и многообразие возможных выводов из этих фактов, я считаю вполне вероятным, что «Dirai-je mon Confiteоr» служила эффективным каналом передачи антиправительственных высказываний, которые меняли свои цели на протяжении 1740-х годов. И, очерняя отдельных высокопоставленных персон, она постоянно унижала короля, которого в конце каждой строфы называли беспомощным и потакающим своим страстям «тем, кого не волнует».

«Dirai-je mon Confiteоr» определенно выставляла Людовика XV в дурном свете. Но эти насмешки не стоит воспринимать как зарождение республиканских настроений или даже как признак глубокого разочарования в монархии. Как и на «Réveillez-vous, belle endormie», на эту мелодию складывали много текстов, не имеющих отношения к королю и содержащих высказывания по многим поводам, выхваченным из потока последних событий: о победах французской армии во время Войны за австрийское наследство, о спорах по поводу янсенизма, в одном случае даже о разорении владельца известного кафе[114]. И в этих версиях содержатся противоречивые мнения о монархии. Две, написанные во время эйфории после выздоровления Людовика XV в Метце в 1744 году, восхваляют его, как «le bien-aimé» («Возлюбленного»). Две другие осуждают его любовную связь с сестрами де Несль, как инцест и измену[115]

.

Никто не оспаривает роль песни как носителя информации, особенно в обществе с большим количеством неграмотных людей, однако было бы неправильно составлять мнение об истории только по двум произведениям – особенно если учесть, что все, происходящее до 1789 года, можно представлять как предпосылку Революции. Чтобы не увязнуть в вопросах о причинности, я считаю, что будет более продуктивно через изучение песен рассмотреть символический мир обычных людей, живших при Старом режиме. Антропологи часто подчеркивают «многозначность» символов, которые могут содержать несколько смыслов в одной и той же культурной идиоме[116]. Многозначность, во всех смыслах, свойственна песням. Разные ассоциативно связанные сообщения могут входить в одну и ту же песню по мере того, как сочинители придумывают новые строфы, а потом певцы заставляют их звучать. Многочисленные версии «Réveillez-vous, belle endormie» и «Dirai-je mon Confiteоr» показывают, как это происходило. Они представляют важность для изучения общественного мнения, но не доказывают, что парижане «допелись» до штурма Бастилии.

Глава 12

«Chansоnnier»

Музыка, соединенная с поэзией, распространяла заключенные в ней сообщения по всему обществу. Но можно ли говорить о «едином обществе» в Париже XVIII века? Это выражение и сейчас вызывает определенные сомнения и может создать неверное впечатление об однородности публики, связанной с «делом Четырнадцати». Три из шести произведений, связанных с «делом», сложены по классическим канонам и способны понравиться слушателям, привыкшим к строгим ораторским приемам и серьезному театру. Можно представить себе, как эти стихи читают друг другу аббаты и юристы из числа Четырнадцати, а Пьер Сигорнь диктует их студентам. Но звучали ли они вне Латинского квартала? Возможно, нет. Александрийский стих не очень удобно петь, в отличие от традиционных восьмисложных баллад. Простой народ мог горланить «Qu’un bâtarde de catin» в тавернах и кабаках («guinguettes»), куда не было пути классическим одам. Но, несмотря на свою связь с несколькими широко известными уличными песнями на ту же мелодию, «Qu’un bâtarde de catin» могла быть сложена при дворе; нет никаких свидетельств того, насколько глубоко она проникла в парижское общество. Каким бы тщательным ни был анализ текста, он не даст однозначных выводов по поводу распространения и реакции на произведение.