Поэзия Латинской Америки

Эта нелепая пытка — бессонно, бессонно бродить!«Ego» всегда близоруко — ему ли водить…Эти сухие поляны не в силах роса напоить.Ветер, обнявшись с огнем, налетел, чтобы землю спалить.Смерть: «Я спешу, чтоб печали твои утолить!..»…Эта нелепая пытка — бродить и бродить!..Если мне вырвут язык, если выклюют очи мои,руки отрубят и пóд ноги бросят репьи, —мука моя и тогда бы не стала чернейэтих суровых и мрачно гремящих цепей,этой гиены и рева несытых зверей,этого яда под жесткою кожей ветвей.Я полюбила цветы, а сама-то я — плод,воду люблю, а сама — холодеющий лед,

в землю уйду, а люблю молодой небосвод.Этот печальный, седой, пропыленный конвой —я та, что бродит и бродитсама за собой.

Покинутость

И вот, теплом напившись человечьимтвоей руки, что мне легла на плечи,душа как будто уж не так больна.О, как сладка мне эта белена —всей жизни безрассудное забвеньеи неизбежное соединеньемечты и плоти, что опять хмельна!

Меланхолия

Не боль, но благо — если я умру,

но пусть меня тот путник поцелует,что, как дитя — веселый, поутрумое окно, бывало, не минует.

____

Тебя зову я, смерть, но жизнь я обожаю…Когда я лягу в гроб — уже всему чужая, —пообещай: еще хотя бы развесенний луч моих коснется глаз.

____

Пусть на прощанье повеет мне с неба весенним теплом,пусть плодородное солнце моим не смущается льдом…Добрым бывало ко мне золотое светило:доброго дня пожелать — лишь затем по утрам восходило.

Маленький человечек

Маленький человечек, маленький человечек,выпусти певчую птицу, которая хочет летать…Я ведь — птица, маленький человечек,только вольным простором могу я дышать.Все-то я в клетке, маленький человечек,маленький человечек, который в клетку меня заточил.Я зову тебя маленьким, потому что меня ты не понял —у тебя не достало на это сил.И я не пойму тебя, так что лучшеотвори мне клетку — ведь птица должна летать.В четверть души я люблю тебя, маленький человечек,и не более — сколько бы ты ни просил!

Быть может

Быть может, все, что я в стихах сказала,

давно уже искало воплощения,запретное, оно едва дышалои жаждало, таясь, раскрепощенья.Оно в моем роду существовалои нарастало в женском поколенье.Но говорят, что век свой промолчалаболь матери моей… Еще не пенье,но темное желанно свободыот немоты, от черновой работыв слезах печальной женщины читалось.И все, что было мучимо, и бито,и за семью печатями укрыто, —со мною вдруг на воле оказалось.

Однажды весной