Поэзия. Судьба. Россия: Кн. 1. Русский чело­век

Ничего от той жизни,что бессмертной была,не осталось в отчизне,все сгорело дотла.………………………………Все в снегу, точно в пепле,толпы зимних пальто,как исчезли мы в пекле,и не видел никто.

Мы с Передреевым восхищались свободой и отвагой стихотворения, заставили Соколова прочитать его еще и еще раз, подымали тосты за его талант, но если и пьянели, то от избытка чувств и гордости за русскую поэзию.

Однако думаю, что дружба с нами Владимира Соколова была все-таки хотя и важным, но лишь эпизодом в его жизни.

Будучи старше нас на несколько лет, он молодость свою провел рядом с Евтушенко, Межировым, Ваншенкиным, и это ощущалось всегда. Но ему нравилась роль человека, которого признают "своим" оба лагеря, и иногда, пользуясь этим положением, он, как режиссер, ставил своеобразные спектакли. Однажды он пригласил на свой день рождения Передреева, меня и Кожинова и одновременно Евгения Евтушенко с его новой английской женой, дочерью, как говорили в литературных кругах, какого-то богатого английского еврея.

Быстро захмелев от шампанского, Евтушенко в застолье вспомнил о какой-то кожиновской статье и с наглой уверенностью обратился к Вадиму:

— Ты проиграл, Вадим. Ты так и не понял, что я великий русский поэт!

Кожинов вспылил:

— Да какой ты русский поэт, ты всего лишь навсего лакей мирового еврейства!

Англичанка взвизгнула от негодования:

— Но во мне есть еврейская кровь! Но Кожинов уже закусил удила:

— Плевал я на твою еврейскую кровь!

День рождения развалился на глазах, гости один за другим покидали квартиру, а Соколов сидел с улыбкой. Спектакль, по его мнению, удался на славу.

Соколов, преподававший тогда в Литинституте, часто заходил в "Знамя", в отдел поэзии, отвести душу в остроумных разговорах, пошутить, поглядеть на всех нас своими печальными глазами. Однажды он привел с собой Юзика Алешковского, развлекаясь и паясничая, они между делом, пока я разговаривал с авторами и подымался на второй этаж к начальству, сочинили стихотворение, расписались и подарили мне на память. Поскольку авторов было двое, мне кажется, что оно нигде не публиковалось.

ПЕСНЯ

"Себя смирял, становясь

на горло собственной песне"

В. МаяковскийЖил на свете Есенин Сережа,С горя горького горькую пил,Но ни разу на горло СережаПесне собственной не наступилВся Россия была на подъеме,Нэп катился отчаянно вспять.Где же кроме, как не в МоссельпромеБыло водку ему покупать.А великий поэт МаяковскийВ это время в Акуловке жил,И не то чтоб "Особой" московской —

Муравьиного спирта не пил.Он считал, что эпохе подперло,Без него не помрет капитал.Песня плакала — он ей на горлоТо и дело ногой наступал.Это было и грубо и зримо,Как сработанный водопровод,Чтоб на той на трубе на любимойНаш Сережа висел без забот.Ну а песня, а песня, а песня,Овдовевшая песня жива.И поет ее Красная Пресня

И Акуловка вся и Москва.Знать недаром — вскочив с катафалка,Спел Сережа, развеяв печаль:Вот себя мне нисколько не жалко,А Владима Владимыча жаль.Вот себя мне нисколько не жалко,А Владима Владимыча жаль.Вл. Соколов и Юз Алешковский10.11.65.

И однако, любя Соколова-поэта, умный и проницательный Передреев видел всю человеческую слабость его натуры, предчувствовал, что Соколов, прислонившийся к нам от одиночества (в то время выбросилась из окна его жена-болгарка Буба, отдалился от Соколова делающий карьеру его институтский друг Евгений Евтушенко), рано или поздно отшатнется от нас, что через несколько лет и произошло, и все чаще и чаще в разговорах о Соколове из уст Передреева хотя и снисходительно и добродушно, но звучало слово "предатель". Я убедился в правоте Передреева много позже, когда, став редактором "Нашего современника", предложил Володе печататься у нас, и в ответ услышал нечто вроде того что, "как можно у Вас печататься, рядом с экстремистами и черносотенцами".

— Это с кем же?

— С Шафаревичем, с Беловым, с Кожиновым…