Поющие в терновнике

Frank had not been home for two weeks.	Ее стригальня была не только одной из крупнейших в Новом Южном Уэльсе, но и требовала лучших стригалей, мастеров вроде Джеки Хау; больше трехсот тысяч овец надо будет остричь, прежде чем стригали погрузят свои закатанные в одеяла пожитки в старый грузовик подрядчика и покатят туда, где их ждет еще работа.
With old Beerbarrel Pete the stockman, a team of dogs, two stock horses and a light sulky attached to an unwilling nag to hold their modest needs, they had set out for the far western paddocks to bring the sheep in, working them closer and closer, culling and sorting.	Фрэнк уже две недели не был дома.
It was slow, tedious work, not to be compared with that wild muster before the floods.	Вдвоем со старым овчаром Питом Пивной Бочкой, прихватив двух запасных лошадей, собак и двуколку, нагруженную их нехитрыми пожитками, которую нехотя волокла ленивая кляча, он ездил на дальние западные участки: надо было пригнать оттуда овец, постепенно сводить их вместе, отбирать и сортировать.
Each paddock had its own stock-yards, in which some of the grading and marking would be done and the mobs held until it was their turn to come in.	Тягучая, утомительная работа, ничего похожего на ту неистовую гонку перед наводнением.
The shearing shed yards accommodated only ten thousand sheep at a time, so life wouldn't be easy while the shearers were there; it would be a constant flurry of exchanging mobs, unshorn for shorn.	На каждом участке свои загоны, там можно отчасти распределить и пометить овец, пока не придет их черед.
When Frank stepped into his mother's kitchen she was standing beside the sink at a never-ending job, peeling potatoes.	При самой стригальне размещаются зараз только десять тысяч овец, так что все время, пока работают стригали, вздохнуть будет некогда -знай мотайся взад-вперед, заменяй уже остриженных овец нестрижеными.
"Mum, I'm home!" he said, joy in his voice.	В кухне Фрэнк застал мать за ее вечной, нескончаемой работой: она стояла у раковины и чистила картошку.
As she swung around her belly showed, and his two weeks away lent his eyes added perception.	- Мам, это я! - весело окликнул он.
"Oh, God!" he said.	Она круто обернулась, и, после двух недель, что они не виделись, Фрэнк сразу заметил ее живот.
Her eyes lost their pleasure in seeing him, her face flooded with scarlet shame; she spread her hands over her ballooning apron as if they could hide what her clothes could not.	- О господи! - вырвалось у него.
Frank was shaking.	Радость в ее глазах погасла, лицо залилось краской стыда; она прикрыла руками вздувшийся фартук, будто руки могли спрятать то, чего уже не прятала одежда.
"The dirty old goat!"	Фрэнка затрясло.