Поющие в терновнике

No one ever dreamed that she loathed the willow pattern tea set, the blue table and chairs, and Agnes's blue dress.	И никто в доме не подозревал, как ненавистны ей этот сервиз, и голубой столик со стульями, и голубое платье Агнес.
Two days before that Christmas of 1917 Paddy brought home his weekly newspaper and a new stack of books from the library.	В 1917 году, за два дня до рождества, Пэдди принес домой свою неизменную еженедельную газету и новую пачку книг из библиотеки.
However, the paper for once took precedence over the books.	Однако на сей раз газета оказалась поважнее книг.
Its editors had conceived a novel idea based on the fancy American magazines which very occasionally found their way to New Zealand; the entire middle section was a feature on the war.	Ее редакция под влиянием ходких американских журналов, которые хоть и очень редко, но все же попадали и в Новую Зеландию, загорелась новой идеей: вся середина посвящена была войне.
There were blurred photographs of the Anzacs storming the pitiless cliffs at Gallipoli, long articles extolling the bravery of the Antipodean soldier, features on all the Australian and New Zealand winners of the Victoria Cross since its inception, and a magnificent full-page etching of an Australian light horse cavalry-man mounted on his charger, saber at the ready and long silky feathers pluming from under the turned-up side of his slouch hat.	Тут были не слишком отчетливые фотографии анзаков2, штурмующих неприступные утесы Г аллиполи, и пространные статьи, прославляющие доблестных воинов Южного полушария, и рассказы обо всех австралийцах и новозеландцах, удостоенных высокого ордена -креста Виктории за все годы, что существует этот орден, и великолепное, на целую страницу, изображение австралийского кавалериста на лихом скакуне: вскинута наотмашь сабля, сбоку широкополой шляпы развеваются шелковистые перья.
At first opportunity Frank seized the paper and read the feature hungrily, drinking in its jingoistic prose, his eyes glowing eerily.	Улучив минуту, Фрэнк схватил газету и залпом все это проглотил, он упивался этой ура-патриотической декламацией, в глазах загорелся недобрый огонек.
"Daddy, I want to go!" he said as he laid the paper down reverently on the table.	Он благоговейно положил газету на стол. - Я тоже хочу воевать, папа!
Fee's head jerked around as she slopped stew all over the top of the stove, and Paddy stiffened in his Windsor chair, his book forgotten.	Фиа вздрогнула, обернулась, расплескав мясной соус по всей плите, а Пэдди выпрямился в кресле, забыв про книгу.
"You're too young, Frank," he said.	- Ты еще слишком молод, Фрэнк, - сказал он.
"No, I'm not! I'm seventeen, Daddy, I'm a man!	- Ничего подобного, мне уже семнадцать, папа, я взрослый!
Why should the Huns and Turks slaughter our men like pigs while I'm sitting here safe and sound?	Как же так, немцы и турки режут наших почем зря, а я тут сижу сложа руки?
It's more than time a Cleary did his bit."	Пора уже хоть одному Клири взяться за оружие.
"You're under age, Frank, they won't take you."	- Ты несовершеннолетний, Фрэнк, тебя не возьмут в армию.
"They will if you don't object," Frank countered quickly, his dark eyes fixed on Paddy's face.	- Возьмут, если ты не будешь против, - возразил Фрэнк и в упор поглядел черными глазами на Пэдди.
"But I do object.	- Но я очень даже против.
You're the only one working at the moment and we need the money you bring in, you know that."	Сейчас ты у нас один работаешь, и ты прекрасно знаешь, нам не обойтись без твоего заработка.