Поющие в терновнике

Unbearable to say yes, and end in being rebuffed for all time.	Невыносимо - согласиться и под конец быть отвергнутой раз и навсегда.
Far better to do any rebuffing herself.	Куда лучше отвергнуть самой.
That way at least pride would be satisfied, and Justine owned all her mother's pride.	Так, по крайней мере, не пострадает гордость, а гордости в Джастине ничуть не меньше, чем в ее матери.
Rain must never discover what she was like beneath all that brick flippancy.	Никогда, никогда Лион не должен узнать, какая она на самом деле, под маской дерзкого легкомыслия.
He had fallen in love with the Justine he saw; she had not allowed him any opportunity to suspect the sea of doubts beneath.	Он влюбился в ту Джастину, какую видит; она ведь не давала ему случая заподозрить, какое море сомнений скрывается под легкомысленной внешностью.
Those only Dane suspected-no, knew.	Это подозревает - нет, знает - только Дэн.
She bent forward to put her forehead against the cool bedside table, tears running down her face.	Она низко наклонилась, прижалась лбом к прохладному ночному столику, по лицу ее струились слезы.
That was why she loved Dane so, of course.	Вот потому-то она так любит Дэна.
Knowing what the real Justine was like, and still loving her.	Он знает настоящую Джастину и все равно ее любит.
Blood helped, so did a lifetime of shared memories, problems, pains, joys.	Помогают и кровные узы, и вся их жизнь, столько общих воспоминаний и сложностей, горестей и радостей.
Whereas Rain was a stranger, not committed to her the way Dane was, or even the other members of her family.	А Лион - чужой, он не связан с нею, как Дэн и даже как остальная ее родня.
Nothing obliged him to love her.	Он вовсе не обязан ее любить.
She sniffled, wiped her palm around her face, shrugged her shoulders and began the difficult business of pushing her trouble back into some corner of her mind where it could lie peacefully, unremembered.	Джастина всхлипнула, отерла ладонью мокрые щеки, пожала плечами и принялась за нелегкую задачу - надо затолкать то, что случилось, куда-нибудь в самый дальний угол сознания - и не ворошить, не вспоминать.
She knew she could do it; she had spent all her life perfecting the technique.	Она это умеет, всю жизнь она совершенствовала эту технику.
Only it meant ceaseless activity, continuous absorption in things outside herself.	Только надо вечно быть чем-то занятой, надо, чтоб тебя поглощали разные дела и недосуг было думать о том, что внутри.
She reached over and switched on the bedside lamp.	Джастина протянула руку, щелкнула выключателем настольной лампы.
One of the Unks must have delivered the letter to her room, for it was lying on the bedside table, a pale-blue air letter with Queen Elizabeth in its upper corner.	Видно, кто-то из дядюшек занес это письмо к ней в комнату, вот оно лежит на ночном столике -голубой конверт авиапочты, в верхнем углу марка с портретом королевы Елизаветы.
"Darling Justine," wrote Clyde Daltinham-Roberts,	"Джастина-лапонька! - писал Клайд Долтинхем-Робертс.