Пока без названия

Всем было грустно. Джоан порой тихо плакала, когда поглядывала из окна на мальчиков, сидевших у забора. В школу по понятной причине они оба не ходили уже несколько дней, и сегодня она хотела чтобы это оставшееся время вместило в себя все тепло, которое они втроем хотели подарить Роберту перед его отъездом. Днем она специально отлучилась в магазин, и выбрала для Роберта новый свитер, теперь зеленый, и даже успела вышить на нем небольшие буквы РБ, которые были инициалами. Теперь она упаковывала его в самую красивую бумагу, что смогла найти, и торопливо перевязывала весь сверток бантом, опасаясь, чтобы ее не застали за этим занятием.

За ужином они говорили обо всем. Иногда разговор замирал, наталкиваясь на печальные, еще очень свежие раны, иногда убыстрялся, и даже перемежался шутками и улыбками. Они обменялись адресами, хотя знали, что переписка не сможет заменить им обоим живое общение. Джоан и Эдвин вручили Роберту подарок, чем снова растрогали его, и долго обнимали мальчика, повторяя, как им самим сложно

расставаться с ним. Анри и не думал ревновать. Он удалился за своим собственным свертком для Роберта, в котором было его первое письмо другу, и он взял с него обещание, что тот не откроет его, пока не прилетит во Флориду.

С улицы посигналили. Все поняли, что за Робертом приехали. Его самолет был в четыре часа утра, и оставалось совсем немного времени. Эдвин и Джоан еще раз обняли Роберта, пожелали ему всего самого лучшего, и спешно удалились, оставив Анри попрощаться. Роберт замялся, и первым начал говорить.

– Анри! Я хотел попросить тебя еще об одном!

– Знаю! – ответ Анри не удивил Роберта, – Конечно, я буду навещать его.

– 

Спасибо, – прошептал Роберт, и Анри знал, как много это значит для него.

– Знаешь..ты научил меня как впервые можно ощутить жизнь за пределами себя, – сказал Анри. – Ты дал мне понять, что и для меня в мире есть родственные души. И не обязательно быть похожими, вернее, наоборот, не надо..Ты просто принимал меня таким, какой я есть. А ведь я странный.

– Да, ты странный, – усмехнулся, ухватившись за фразу, Роберт, и в его голове были и детские, и взрослые нотки.

– Кроме тебя, на это способны были только родители. А я не знал, способен ли я. Ты так много сделал для меня.. Я счастлив, что мог быть твоим другом, – твердо сказал Анри.

– 

Я счастлив, что мог быть твоим, – ответил Роберт, – Вы трое стали моей второй семьей в самые тяжёлые времена. Я всегда буду тебе благодарен.

Коротко обняв друга на прощание, Роберт сделал знакомое движение локтем, каким они приветствовали друг друга в школе, и не в силах затягивать невыносимый момент, который не давал ясности, увидят ли они друг друга когда-нибудь снова, Роберт поспешно побежал по дорожке, и спустя пару мгновений, машина исчезла в темноте.

Анри плакал. Он медленно побрел в дом, где на столе нашел обрывок бумаги. «Не позволяй им называть тебя Дасти» – было написано на нем знакомой рукой.

С тех пор, как Роберт уехал, Анри вернулся к прежнему одиночеству с удвоенной силой. Учился он все также отлично, но в тот период абсолютно без какого-либо желания. Школьная жизнь с ее ярмарками и выездами по-прежнему его совершенно не интересовала. Он соглашался раз в полгода поучаствовать в школьном концерте, как в тот памятный раз, в конце шестого класса, когда он должен был декламировать отрывок из пьесы. Эта задача удавалась ему без лишних слов блестяще, но, выйдя на сцену, он объяснился со зрителями, что сегодня настроен на иное. Потом, в созданной данным заявлением тишине, достал непонятно откуда взявшуюся маленькую скрипку, и спустя пару пауз начал играть. В это время Джоан, сидящая в полутемном зале, стиснула руку Эдвина, также изумленно сидевшего рядом с ней, с взволнованным вопросом: «Наш сын умеет играть на скрипке?» И далее за ним просились еще десятки в духе: «Ты знал об этом? Откуда у него скрипка? Ты хоть раз слышал, как он играет? Где он мог репетировать?», но эти вопросы растаяли с первым звуком, который Анри нежно извлек, прикоснувшись смычком к струне. Зал замер, и школьный учитель музыки, казалось, отбивал сердечным ритмом такт лучше музыкального метронома.

Музыка, которую передавал мальчик, была восхитительна, и исполнение ее было

великолепным, отточенным, чутким. Он не был автором, но он был абсолютным бриллиантом в тот вечер, впрочем, как и во все другие дни, по мнению многих людей, отчасти восторженных, отчасти завистливых, но тем не менее. Меньше всего это волновало самого Анри. Он просто делал то, что чувствовал правильным.

Он не забывал навещать могилу Фрэнка. Приходя на тихое маленькое кладбище, он приносил цветы, которые покупал по дороге сюда, раскладывал их, и садился напротив плиты. Иногда он просто сидел не двигаясь, ощущая себя обновленным этим всепримиряющим местом, или же приносил книгу, которую не успел дочитать Фрэнку в последние дни, и понемногу читал ее вслух. Однажды сторож кладбища заметил это, и растрогался, потому что узнал Анри, и понял, что этот человек ему не родственник в обычном понимании, а мальчик раз за разом бывал здесь.