Покаянные сны Михаила Афанасьевича

Смеется. Я бы тоже посмеялся, если б знал, что имеется в виду. Ах да! Видимо, тот скандал, что я учинил в театре.

– Вы уж меня простите, – говорю. – Зря все это затеял.

– Нет, почему же? Мне понравилось.

– Правда? А почему ж тогда кричали?

– Вы заметили? Даже не знаю… Все кричали, ну и я.

– Неужели я похож на соблазнителя?

– Вот вы о чем! Ну, если уж я сама села за ваш столик, так кто же кого тут будет соблазнять? – уже чуть ли не хохочет.

– Надеюсь, все же я… – пытаюсь подыграть.

– Ладно, пусть будет так. И чем собираетесь даму соблазнять? Кстати, я бы тоже выпила.

Виски – это не проблема. Официантка тут как тут. И после глотка скотча говорю:

– А я было подумал тогда, что, если встретимся случайно, обойдете стороной.

– Пожалуй, так и случилось бы, если бы не ваша пьеса.

– Что, понравилась вам? – Я в общем-то не удивлен.

– Очень! Да все наши в неописуемом восторге!

– И даже главреж?

– Ой! Только про него не спрашивайте. Я ведь из театра этого ушла.

– Да что случилось-то? Неужели я был прав?

– Все тютелька в тютельку! И распределение ролей, и постель…

– Выходит, постель вас разлучила? – улыбаюсь.

– Если бы… Скорее всего, он все это для проформы, понарошку, просто так. – Мне показалось, что слышу нотки сожаления.

– Да неужели?

– Ой! Не хочу об этом вспоминать.

– Так что, теперь вы без работы? – готов выразить сочувствие.

– Да нет, совсем наоборот. Я ведь после театрального училища играла в одной очень интересной мастерской, у своего приятеля. Он мой однокурсник. Теперь вот снова возвратилась туда. Кстати, наш худрук хочет с вами познакомиться, поговорить о постановке пьесы.

Странно, вроде бы должен радоваться, но почему-то язык не поворачивается благодарить за добрые слова. Еще совсем недавно мечтал о постановке, а вот теперь все словно сгинуло – нет никакого желания кого-то в чем-то убеждать, не вижу смысла тратить силы на бесплодные дискуссии. И даже вместе с актерами стоять на сцене в день премьеры и ловить восторженные взгляды здешней публики… Перегорело, ничего больше не хочу! Пусть «Гамлета» ставят с хеппи-эндом, пусть «Трех сестер» превратят в гулящих баб, пусть представляют на сцене лишь «перформансы». Мне побоку все это, мне это ни к чему. Не надо мне вашего театра! Так и сказал.

Вижу, что обиделась. Не за себя, а за театр.

– Ну, вы не правы. Нельзя же о театре судить по одному такому случаю. Конечно, многие теперь без ума от авангарда, но далеко не все. Да и причина этого прежде всего в отсутствии хороших новых пьес. Так мне кажется.

– Возможно, – говорю и тут же вспоминаю, что даже имени ее до сих пор не знаю. – Вы мне оставьте телефон, а я, так и быть, подумаю, стоит ли отдавать вам пьесу.

– Ладно, – отвечает мне с улыбкой. – Только вы не очень долго размышляйте.

Я подаю ей записную книжку, она что-то пишет. Говорит:

– Ну вот, пойду, а то мой худрук, наверное, заждался, – и посылает воздушный поцелуй кому-то за тем столиком, где сидят актеры.

Уходит. Вероятно, навсегда. Что ж, поручение выполнила, правда, нельзя сказать, что до конца. А потому что соблазнить автора, уговорив отдать театру пьесу, – это не так просто. Тут не обойтись без более близкого, даже интимного знакомства… Впрочем, может, я и впрямь еще подумаю. А пока раскрываю записную книжку, где красивым ровным почерком записан номер телефона, а под ним имя и фамилия…

Да, честно говоря, мне все равно – что Софья, что Екатерина. Пусть обе будут счастливы! А я уж как-нибудь…

18

В том доме на Большой Садовой, где я по ночам подрядился сторожить музей, жила-была девочка. Роста ниже среднего, телосложения хрупкого, я бы даже сказал, изящного. Но до того времени, когда можно будет рассуждать о ней как о красивой женщине, должно пройти еще лет пять, если не семь. Ну, в общем, девочка как девочка. Да я бы на нее даже не посмотрел, если бы не одно обстоятельство – звали ее… Кира.

Ну, Кира и Кира. Мало ли на свете имен? А эта – не дворянка, не дочь камергера и статского советника. И как ни старайся, не найдешь в ней знакомые черты. Однако воображение подсказывает то, чего, возможно, нет. И думаешь: а не была ли моя Кира в юном возрасте именно такой – взбалмошной, прелестной, шаловливой? Вот и отец все жалуется: мол, покоя никому от этой Киры нет.

А что, если попробовать вернуться мысленно назад? И даже вообразить то, чего и не было и не могло быть вовсе. Вот думаешь, что отдельные фрагменты прошлого никак не соединить, не склеить. Но если все же попытаться…

Уездный городок Карачев. Десяток верст до имения Шаблыкино. А там… Сцена, которую я много раз видел, представлял в мечтах. Пикник в приусадебном парке, на поляне. Дамы в кринолинах, офицеры лейб-гвардии конного полка, выборные от народа в дворянское собрание и местные помещики… Сытые, довольные всем люди. Скажи им, не поверят в то, что случится всего лишь через полтора десятка лет.

А рядом дети. Милые, беззаботные дети, играющие на лужайке. И среди них я, синеглазый мальчик в коротеньких штанишках. И она – девочка в белом платьице, с голубой лентой в волосах. Она кричит:

– Попробуй-ка догнать!