Покаянные сны Михаила Афанасьевича

И я бегу за ней, бегу, вот-вот поймаю. Совсем немного уже, и догоню… Но нет, напрасный труд, ничего не получается. Она как белая бабочка – кажется, уже догнал, однако снова и снова ускользает. Еще чуть-чуть, последний мой рывок, вот протяну руку, и тогда… И вот тогда, крепко взявшись за руки, взлетим, стремглав пронесемся над лужайкой, над усадьбой и устремимся туда, где будем мы вдвоем – я, признанный писатель, и она. Прекрасная, дивная мечта…

Но тут вдруг в самый чудный момент раздвинулись кусты на окраине поляны, и оттуда показалось лицо той, подлинной, настоящей Киры. И, простирая руки, сияя огромными от ужаса глазами, она зовет:

– Миша! Михаил! Сюда! Сюда…

Да, это она, я узнаю. Я должен ей помочь! Да неужели способен лишь мечтать, предаваться сладким грезам? Я сделаю все. Все, что только в моих силах! Даже если придется поступить вопреки всему, даже если не суждено мне стать писателем.

Тогда зачем же здесь сижу? Да, да, бежать! Сейчас же, не откладывая на потом. Бегом в Париж!

* * *

По-быстрому рассчитался с хозяйкой, попрощался с соседями, собрал свой чемодан. Там, на углу Триумфальной и Тверской, очень кстати оказалась касса по продаже авиабилетов. Мне снова повезло – только что кто-то сдал билет, и вот я обладатель заветного пропуска в другую жизнь. Не повезло здесь, так непременно повезет в Париже! Но главное, конечно, это Кира.

И вот, наконец, я в зале ожидания аэропорта. Рейс на Париж откладывается – у диспетчеров снова забастовка. Чтоб не завыть от досады и тоски, пришлось тащиться в ресторан. У стойки бара знакомлюсь с соотечественником – писатель, хоть и давно живет в Москве, но родом-то из Киева! На радостях я готов его обнять. Чего не сделаешь после третьей рюмки! А он талдычит про какого-то Экзюпери, про его аэроплан… Говорит, был такой летчик, ну и, конечно, литератор. Да понял я – писателей этих пруд пруди! Нет среди них только меня…

– И вот, поверишь ли, сколь б ни летал, но каждый раз с замиранием сердца поднимаюсь я на борт, смотрю, смотрю на проплывающие мимо облака и вспоминаю Антуана.

А я, стыдно признаться, этого Антуана не читал. И даже в первый раз лечу. Нисколько не боюсь, но кто знает, чем закончится… Только б долететь! Только бы узнать что-нибудь о Кире!

Вот объявили наш рейс. Еще немного, и рассаживаемся по местам. Тот, что писатель, у окна, я рядом. Взлетаем. Чуть качнуло. Он уже спит – бедняга, видимо, умаялся. А я во все глаза гляжу на синее небо, на кучевые облака. И вижу землю под крылом – дороги, пашни, города… И все такое крохотное! Даже не верится, что это та самая земля. Вот пролетаем над рекой – да я даже в темноте ее узнаю! Блестит, вьется по равнине серебристой змейкой Днепр. Там где-то дальше дом, город, улица… Где-то там осталась и моя страна…

И вот еще о чем подумал. И что это писателям не сидится в Киеве? И даже в Одессе? И почему-то в Таганроге? Нет, непременно подавай им либо Москву, либо Париж…

19

Сразу скажу, Париж меня разочаровал. Погода мерзкая – здесь, видимо, не знают, что такое настоящая зима. Дождь, слякоть, серые дома под серым небом… Разве таким должен быть декабрь? В общем, все чужое, начиная с языка… Я уж не говорю про свои мытарства в поисках квартиры. В этом городе сдают для проживания все! Сдали бы и койку в лифте, но, к сожалению, там лишь сидячие места – размер кабины большего не позволяет. Мне почему-то вспомнился летний отдых в Крыму, под Судаком, – мы жили в комнатке, переоборудованной из куриного сарая. Нет-нет, здесь еще до такого не дошли. Но даже за крохотный чуланчик идет отчаянная борьба на грани выживания.

И все же мне повезло. Уже на излете сумрачного, неприветливого дня, прозябший, промокший и голодный, я нашел то, что искал. Уж как я радовался, когда узнал, что моя спасительница была из «бывших», то есть самых настоящих, потомственных русских дворян. Выслушав несколько корявых фраз, выученных мной по словарю, милая дама сжалилась надо мной и произнесла на еще более корявом русском:

– Дом номер шесть на рю Пуге, это в Клиши. Сообщите о своем прибытии консьержке. Кстати, и с ней желательно говорить по-русски. Вашей тарабарщины она явно не поймет.

И вот я уже вхожу в подъезд. Типичный для Парижа доходный дом – почти такие же строили в начале века и в Москве. Консьержка – немолодая дама, по виду не аристократка, нет, скорее учительница из гимназии. Строгая, как ей и подобает.

– Добрый вечер, мадам! Я к вам по направлению от…

– Да, знаю, мне только что звонили. Добрый вечер, месье! Позвольте ваш паспорт. – Внимательно разглядывает каждую страницу на просвет. – Вы не анархист? Не большевик?

– Что вы, мадам! Меня политика не интересует.

– Как странно! А я слыхала, что теперь в России это основное развлечение.

– Что вы имеете в виду?

– Ну как же! Говорят, каждый уважающий себя интеллектуал состоит в какой-нибудь карликовой партии. Это что-то вроде прежних кухонь, где обсуждали политические новости. А вместо колумбийских сериалов смотрят заседания парламента. Разве не так?

– Вообще-то я из Киева…