Похищенный

Эмма страшно жалела о своем глупом выпаде против Барри. Она не думала, что Джоанна воспримет ее слова всерьез, но бывшая подруга, похоже, обиделась и решила преподать Эмме очередной урок. Эмма сильно переживала из-за этого, особенно после того как поняла, что Джоанна просто отмахнулась от их дружбы и отбросила ее, как ненужную вещь. Конечно, она слышала истории о том, как дружба распадалась после того, как у одной из женщин рождался ребенок, но всегда полагала, что в этом виновата только новоиспеченная мать, которая утрачивала интерес ко всему, что не касалось ее малыша. Она готова была продолжить попытки восстановить мир с Джоанной, но та с головой окунулась в шикарную жизнь с новыми костюмами и повышением на работе, в которой для Эммы больше не было места. Может быть, не обошлось и без влияния Барри. Откровенно говоря, Эмма и Барри с самой первой встречи невзлюбили друг друга. И, скорее всего, она теперь окончательно упала в его глазах, превратившись в мать-одиночку, которую бросил Оливер. Но ведь это не означало, что Джоанна должна полностью и безоговорочно становиться на его сторону!

Впрочем, такой уж она была, Джоанна. И уже проделывала такие штуки и раньше — бросала подруг, как только на горизонте появлялся подходящий мужчина. Однажды, еще учась в Бристоле, Эмма и Карен не видели ее несколько месяцев, когда она начала встречаться со студентом-медиком по имени Эндрю. Но потом медик решил, что с него хватит, и порвал с ней. Джоанна как ни в чем не бывало вернулась обратно и тут же заявила, что Карен и Эмма непременно должны сходить с ней в какой-нибудь бар на Корн-стрит в пятницу вечером или побывать на концерте рэйв-группы в Морской академии…

А ведь Эмма так надеялась, что будет чаще видеться с Джоанной и наверстает упущенное! Увидит ее новую квартиру, отведет душу, болтая и сплетничая, может быть, даже выпьет бокал-другой вина. Джоанна говорила, что квартира выглядит просто потрясающе, ведь для ее обустройства они приглашали дизайнера по интерьеру. Дом, в котором жил Барри, стоял на самом берегу реки, и одна стена у него была полностью из стекла. Все говорили, что получить в нем квартиру считается очень престижным, хотя Эмма никогда не понимала, в чем тут соль. Да, конечно, его обитатели могли запросто смотреть сверху вниз на реку и ее окрестности, но с таким же успехом и люди с улицы могли видеть, что делается внутри. Как-то вечером, несколько месяцев назад, она проходила мимо этого пафосного здания, направляясь к Уандсворт-бридж, и в квартире на втором этаже, где горел свет, увидела совершенного голого мужчину, увлеченно рассматривавшего что-то у себя подмышкой. Но как было бы здорово послушать Джоанну: о чем нынче говорят, куда ходят, чтобы пропустить стаканчик, и кто с кем встречается. Не слышал ли кто-нибудь чего-то об Оливере и не знает ли, куда он исчез. Эмма устала от одиночества. Она уже и не помнила, когда в последний раз от души болтала с кем-нибудь.

Кроме того, ей отчаянно хотелось, чтобы и у Риччи появились товарищи по детским играм. Подрастая, он становился все любопытнее, а его круглое личико и безволосая голова походили на луну или большой надувной мяч для игры на пляже. И еще он постоянно совал нос во все дыры и обзавелся привычкой внимательно рассматривать людей, особенно малышей и детей постарше. Куда бы они ни шли, повсюду им попадались молодые мамаши со складными колясками. Куда ни глянь, везде играли малыши. Пока не родился Риччи, Эмма как-то не обращала внимания на то, что дети буквально заполонили Лондон. Ее вдруг поразило то, что остальные матери выглядели довольными и счастливыми. Так ей казалось, во всяком случае. Они просто светились от радости и счастья, прогуливаясь со своими отпрысками и командуя: «Взгляни, какое большое дерево!» Эмма даже подумала, что, пожалуй, и ей стоит начать вести с Риччи подобные разговоры. Но ее голос почему-то звучал отнюдь не так солнечно и восторженно, как у них. «Взгляни, какое большое дерево!» В ее исполнении эти слова получались глупыми и тусклыми.