Похищенный (Kidnapped)

With the clear perception of my plight, there fell upon me a blackness of despair, a horror of remorse at my own folly, and a passion of anger at my uncle, that once more bereft me of my senses.	Стоило мне до конца осознать свою беду, как меня захлестнуло черное отчаяние, горькая досада на собственную глупость, бешеный гнев на дядю, и я снова впал в беспамятство.
When I returned again to life, the same uproar, the same confused and violent movements, shook and deafened me; and presently, to my other pains and distresses, there was added the sickness of an unused landsman on the sea.	Когда я опять пришел в себя, в ушах у меня стоял все тот же оглушительный шум, тело все так же содрогалось от резких и беспорядочных толчков, а вскоре, в довершение всех моих мучений и напастей, меня, сухопутного жителя, непривычного к морю, укачало.
In that time of my adventurous youth, I suffered many hardships; but none that was so crushing to my mind and body, or lit by so few hopes, as these first hours aboard the brig.	Много невзгод я перенес в буйную пору моей юности, но никогда не терзался так душой и телом, как в те мрачные, без единого проблеска надежды, первые часы на борту брига.
I heard a gun fire, and supposed the storm had proved too strong for us, and we were firing signals of distress.	Но вот я услышал пушечный выстрел и решил, что судно, не в силах совладать со штормом, подает сигнал бедствия.
The thought of deliverance, even by death in the deep sea, was welcome to me.	Любое избавление, будь то хоть гибель в морской бездне, казалось мне желанным.
Yet it was no such matter; but (as I was afterwards told) a common habit of the captain's, which I here set down to show that even the worst man may have his kindlier side.	Однако причина была совсем другая: просто (как мне рассказали потом) у нашего капитана был такой обычай - я пишу здесь о нем, чтобы показать, что даже в самом дурном человеке может таиться что-то хорошее.
We were then passing, it appeared, within some miles of Dysart, where the brig was built, and where old Mrs. Hoseason, the captain's mother, had come some years before to live; and whether outward or inward bound, the Covenant was never suffered to go by that place by day, without a gun fired and colours shown.	Оказывается, мы как раз проходили мимо Дайсета, где был построен наш бриг и куда несколько лет назад переселилась матушка капитана, старая миссис Хозисон, - и не было случая, чтобы "Завет", уходя ли в плавание, возвращаясь ли домой, прошел мимо в дневное время и не приветствовал ее пушечным салютом при поднятом флаге.
I had no measure of time; day and night were alike in that ill-smelling cavern of the ship's bowels where, I lay; and the misery of my situation drew out the hours to double.	Я потерял счет времени, день походил на ночь в этом зловонном закутке корабельного брюха, где я валялся; к тому же в моем плачевном состоянии каждый час тянулся вдвое дольше обычного.
How long, therefore, I lay waiting to hear the ship split upon some rock, or to feel her reel head foremost into the depths of the sea, I have not the means of computation.	А потому не берусь определить, сколько я пролежал, ожидая, что мы вот-вот разобьемся о какую-нибудь скалу или, зарывшись носом в волны, опрокинемся в пучину моря.
But sleep at length stole from me the consciousness of sorrow.	Но все же в конце концов сон принес мне забвение всех горестей.
I was awakened by the light of a hand-lantern shining in my face.	Разбудил меня свет ручного фонаря, поднесенного к моему лицу.
A small man of about thirty, with green eyes and a tangle of fair hair, stood looking down at me.	Надо мной склонился, разглядывая меня, человечек лет тридцати, зеленоглазый, со светлыми всклокоченными волосами.
"Well," said he, "how goes it?"	- Ну, - сказал он, - как дела?