Похититель всего (СИ)

Как в игре в чехарду, подумал Энсадум, когда нужно подольше задержаться на спине того, кто под тобой, ну или прыгнуть дальше. В этом плане Ашкелон был тем, кто бесцеремонно взгромоздился на спину конкуренту. А еще он был городом, где до Разрушения использовали электричество — пусть совсем мало, но все же. Это был город с общественным транспортом — сначала конной повозкой, тащившей вагончик на тридцать-сорок мест, а затем и с настоящим автоматом впереди, способным тащить не одну, а две или три такие повозки.

Само собой, место, где он оказался сейчас, мало напоминало Ашкелон и любой другой крупный мегаполис. Скорее, этот город был крохотным и живучим словно кровососущее насекомое вроде клещей, намертво впившихся в тело пустоши своими жвалами. Интересно, как долго подобные поселения способны выживать на всеми брошенных землях? Энсадум удивился бы, узнав, что очень, очень долго.

И все же, этот городок или поселение, или то чем бы оно не было, можно было пройти из конца в конец за десять минут и за три четверти часа обойти кругом.

Энсадум уловил плывущие по воздуху запахи: пота людей и животных, специй, готовящейся еды и, как ни странно, горючего — бензина или керосина, он не знал. Вместе с запахами новый порыв ветра принес звуки: лязг металла, крики погонщиков и детворы — извечный шум любого города, так не похожий на глас вопиющего в пустыне.

Крохотные фигурки снующих туда-сюда людей были едва различимы с такого расстояния и Энсадуму показалось будто он рассматривает сквозь окуляр микроскопа жизнь некого доселе неведомого, странного мира. Чуть-чуть добавить резкости, навести фокус… Не маячит ли за крохотными фигурками тень исполина как в одном из тех театров в коробке, управляемых механизмами, где все ненастоящее — и актеры, и декорации, и драма?

Впрочем, жизнь — это не театр, а люди вокруг — не персонажи пьесы: хороший, плохой, злой. От обитателей города в Пустоши можно было ожидать чего угодно, и судя по виденному ранее, потрошили они не только рыбу.

Впервые Энсадум пожалел, что с собой у него нет оружия. Подошел бы и обычный нож: с ним он чувствовал бы себя уверенней. Энсадум попытался вообразить в руке твердую рукоять, тяжесть металла, блеск лезвия, но сколько не говори “сахар”, во рту слаще не станет. Вот если бы с ним по-прежнему был его саквояж… Среди прочих инструментов там имелся острый нож, скальпель… И все же некая толика уверенности к нему вернулась. И это при том, что ударить человека чем-то подобным — сильно, до крови, причинить тому вред или вовсе убить, раньше казалось ему чем-то невозможным, непозволительным, выходящим за рамки. Неужели, так действуют эти безлюдные земли? Или же свою роль сыграло все произошедшее с ним за последние дни. Да, он буквально валился с ног от усталости, был голоден и напуган, но все же…

В конце концов караван гхуров скрылся из виду, и он еще некоторое время брел к городу, постепенно замедляя шаг, чтобы получше рассмотреть, что ждет его впереди. Наконец он поравнялся с первыми зданиями города. Некоторые из них были просто грубо сколоченными из досок и разной всячины времянками, внутри которых какие-то люди сидели и просто курили, провожая его ничего не выражающими взглядами. Некоторые жевали белую смолу, не скрываясь, как до этого лодочник, и нимало не смущались при виде незнакомца, который заставал их при этом занятии. Чуть поодаль находились постройки, которые выглядели куда более крепкими. Наверняка это были остатки былых “промышленных” зданий и служили в былые времена мастерскими и складами. Сейчас здесь располагалось нечто вроде рынка: за прилавками из фанеры и ржавых бочек стояли сонные люди, торгующие всякой всячиной: от съестных припасов до рыболовных снастей. Невозможно было сказать, кому все это могло понадобиться в таком месте ведь других “покупателей” и даже праздно гуляющих кроме самого Энсадума, видно не было. Зато торговцев был не один или два, а десяток или же даже больше, словно купля-продажа шла здесь бойче, чем на самых многолюдных рынках Ашкелона.

Решив изучить ассортимент, Энсадум приблизился к одной из лавок. Приблизился настолько, насколько хватило сил выдержать ужасный запах. Он так и не понял, что издавало смрад на самом деле — десяток подвешенных к потолку кусков мяса или огромная туша торговца, восседающего на грубо сколоченной скрипучей скамье. Торговец был личностью колоритной: кожа у него была ярко-красного цвета, и как будто ошпаренная, шелушащаяся. Издали казалось, будто она сходит лохмотьями, а кое-где уже и сошла, как например, на паре рук — багровых, влажных, словно их только что вынули из некой слизкой субстанции, с отчетливо выдающимися венами, жилами и сухожилиями… Энсадум прошел мимо, удостоившись лишь кратного взгляда: сам он обладал не настолько выдающейся внешностью, чтобы притягивать взоры публики…