– Пошли уже, сэр рыцарь, – потребовал дварф ворчливо. – Не мешай художнику творить. Я обследовал здешние постоялые дворы и даже внес предоплату в столь вожделенном тобой «Ресторацио», ибо в остальные войти так и не смог – столько там всякого отребья.
– Ну и пойдем. – Бинго отбросил мелок и поднялся с лавки. – Понял меня, Филион? Чтоб все было, как заказано, иначе ни гроша не получишь, еще и сам щит о тебя изломаю.
– Обидеть художника может каждый, – с печальной гордостью посетовал живописец.
– Это меня каждый, а тебя даже я.
– Сударь, я в последний раз заклинаю...
– Чур меня! Своих солдатиков заклинай, чтоб ночью барона изводили топотом. А я точно знаю, чего хочу.
– Амазонку на щит? – догадался Торгрим, когда дверь покидаемого «Бездонного кувшина» хлопнула за их спинами, отрезая возбужденный гвалт дорвавшихся до кувшина художников.
– Пальцем в небо, дружище. На шиша мне амазонка на щите, от меня отвернутом? Я ж ее видеть не буду!
– Но я-то буду.
– О! Ну, тогда надо тебе тоже щит завести и вот на него как раз амазонку. Мы сошлись на двух монетах за работу, имей в виду.
– Ого ж. За два серебряка можно купить цельный щит, да не деревянный, а железный, с уже готовым гербом!
– Абы какой герб мне ни к чему. – Бинго гордо шмыгнул носом. – Уж заводить, так герб правильный, отражающий, так сказать, мою внутреннюю сущность... умеют красиво говорить эти изобразители! Филион и за одну брался, но только свою какую-то ерунду – единорогов там, львов, леопардов, кресты и башни. А который мне надо – поначалу отказывался, упирал на то, что под такою работой и подписаться не решится, а стало быть, ее не включить в портфолио... что такое портфолио?.. видел портфелио – с ним один гном-бухгалтер ходил, такой мешочек плоский кожаный... В общем, огляделся, увидел, сколько вокруг этих, как он их назвал... стяжателей-конъюнктурщиков, и согласился на любой каприз за двойную цену.
– Это что ж ты ему такое заказал?
– Латную перчатку. Такую видал у одного железнобокого, внес кое-какие поправки, чтоб точнее отражала внутреннее все.
– А что в ней такого ужасного?
– Занги его знает, чего он такой нервный. Может, били его такими перчатками. Мне чего? Как говорил тот, в чьей шляпе ты щеголяешь, легко пришло, легко уходит, а герб – он надолго останется, вот как татуировка.
Бинго задрал оплечье и продемонстрировал своего дракона – в сумерках, правда, видно было неважно, а освещены прузенские улицы были очень фрагментарно, но дварф разглядел и даже присвистнул с уважением, оценив мастерскую работу.
– Что сие значит?
– Дракона победил.
– Что, вот ты? Насмешил до смерти?
– Нет, почему же – упупил физически.
Торгрим остановился как вкопанный.
– Слушай, ты не завирайся. Я драконов видал, мы на одного как-то всем кланом ходили, страсть сколько народу полегло, прежде чем наши катапульты его одолели! Одному против дракона делать нечего!
– А я вот одолел, и ничего.
– Мечом-кладенцом?
– Каменюкой.
– Скалу на него уронил?
– Да нет, нормальный такой булыжник, с твою вот голову. Поднял, бросил, вся недолга.
– Да что ж ты врешь-то?! Дракон от такого и не почешется!
– Мой и не чесался, просто умер.
– Уже при смерти, что ли, был?!
– Мне показался вполне здоровым. – Бинго сокрушенно вздохнул. – Почему тебе во все нос сунуть надо? Не можешь просто поверить?
– В такое – не могу! Я дракона видел вот как тебя, у него когти в толщину больше были, чем я в высоту, мы в него бревнами из тридцати катапульт стреляли, яда извели дюжину бочек!
– А все потому, что правильного момента выбрать не умеете. Не хочешь – не верь, тогда я и про то, как однажды залез в гарем дэмальского шейха, не стану рассказывать.
Бинго гордо задрал нос и ускорил шаг, так что Торгриму пришлось его догонять почти что бегом.
– Про гарем и про то, каким знаком тебя там пометили, мне и впрямь ни к чему, а про дракона – у меня интерес профессиональный! Не верить тебе повода не имею, туповат ты, чтобы складно врать. Но как, как же можно убить дракона обычным камнем?! У него что, есть какое-то слабое место, о котором сотни поколений драконоборствующих дварфов не ведают?!
– Может, и есть. – Бинго беспечно пожал плечами. – Мне-то на кой? Я так, в контур метил. Ты думай, думай, борода, – мне ты запретил, но сам-то не стесняйся. Я скажу, как близко подберешься к отгадке... горячо-холодно. Где этот «Ресторацио»? Пиво-то я этим охламонам сгоряча оставил, а уже давно хочется!
– Пока холодно, – буркнул Торгрим обиженно. – Там дальше налево. Что, так уж трудно правду сказать? Или это противно твоему обыкновению?
– Правду-то говорить на ровном месте? Еще как противно! Никакой народ, мне известный, таких вот правдорубов не терпит в своих рядах, непременно старается загноить всяким доступным способом. Незавидная участь!
– А у нас правда в чести! Мы, дети Морадина, честны и прямы, если уж кому откажем в соискании, то впрямую и наотрез, а не вот так – гадай сам.
– Это ли честное поведение – хвастаться своими народными ухватками, а чуть я начну их обсуждать – враз трясти примешься, как грушу! Что бы про вашу честность дуэргары сказали?