Похождения одного матроса

Темзе на шлюпке… Я поступил в шайку агентов, но не убийц, а только грабителей… мы останавливали дилижансы на большой дороге и грабили плантаторов. Жизнь мы вели кочевую, то на одной дороге, то на другой, и снова у меня появились денежки, и снова я пьянствовал и кутил, пока… пока не случилось того, чему лучше бы не случаться, джентльмены, хоть этому я и обязан тем, что стал другим человеком. Но я вам все расскажу. Раз начал, так надо все рассказать!. Да и почты еще не видать! – проговорил глухим голосом Билль, взглядывая на дорогу, по которой должна была ехать почта.

И хотя Старый Билль и хотел рассказать то, чему «лучше было бы не случаться» и что случилось много-много лет тому назад, тем не менее он все-таки не решался и, опустив глаза, уставил их на кучку золы погасшего костра.

Чайкин украдкой взглядывал на Старого Билля и понимал, как трудно ему продолжать. И ему жаль было этого симпатичного старика, и ему очень хотелось, чтобы он не продолжал, не вспоминал бы вновь, что ему, очевидно, хотелось бы совсем забыть.

И Чайкин поднялся с места, сделав и Дунаеву знак подняться.

– Куда вы? – спросил Билль.

– А немного пройтись… Ноги размять… И утро уж очень хорошее! – отвечал, несколько смущаясь, Чайкин.

Билль, по-видимому, понял и оценил деликатность

Чайкина и необыкновенно ласково взглянул на него.

– Далеко не заходите! Пожалуй, и почта скоро придет! –

сказал Билль.

– Мы недалеко.

Когда русские матросы отошли, Дунаев спросил:

– Ты чего позвал?

– А так… пройдемся… Пусть Билль один побудет…

– А что?

– Да ему что-то не хочется рассказывать. Верно, что-нибудь тяжелое для него…

– Не хочется, так и не расскажет. Это его дело. А здесь, братец ты мой, в этих краях у многих бывали такие дела, про кои неохота рассказывать… Ну да быль молодцу не в укор…

– А все-таки совесть зазрит…

– Здесь не у многих. Было и сплыло. Никому дела нет, что я в прошлом году делал, – веди только себя хорошо в этом году. А Биллю нечего прошлого стыдиться… Он зато давно правильным человеком стал. Его во всей округе почитают и уважают за его справедливость и честность…

Старики здешние говорят, что Билль первый человек… Его в Денвере хотели в шерифы выбирать…

– Не пошел?

– Не пошел. «Лучше, говорит, дилижанщиком останусь».

– Не зарится на должность?

– Простой… И добер к человеку… Поможет в беде. Он многим помогает по малости. У него есть деньжонки…

Скопил кое-что.

– Так отчего он не оставит своей работы? Трудная…

– Привык, и, сказывают, бытто зарок себе дал никем другим не быть, как дилижанщиком.

– Почему?

– А бог его знает. Так болтают. Может, и зря.

Они продолжали идти молча по дороге. Солнце уж поднялось высоко и пригревало изрядно. Хорошо еще, что ветерок умерял зной.

– Тоже вот и мой бывший капитан Блэк. Должно, и у него много на душе разных делов! – наконец проговорил

Чайкин, словно бы отвечая на занимавшие его мысли.

– Мало ли у этакого отчаянного дьявола… Ты рассказывал, как он расправлялся.

– То-то, расправлялся, как зверь, можно сказать А

все-таки должна подойти такая линия, что бросить дол жен человек все такие дела. Кому раньше, кому позже… Может, перед самой смертью…

– От этого людям, брат, не легче…

– А когда-нибудь будет легче? Как ты полагаешь?

– Бог знает… А ты, Чайкин, не нудь себя такими мыслями, вот что я тебе скажу.

– Отчего?

– Оттого, что только себя в тоску вгоняешь. Что будет, то и будет, а пока что каждый человек должен около себя заботиться… А ты уж больно допытываешься: как да почему все вокруг происходит… Ну да здешняя сторона тебя скоро обломает… Однако идем назад… Солнце-то больно греет.

Они повернули и через несколько минут возвратились к фургону.

Билль по-прежнему сидел угрюмый и задумчивый.

– Присаживайтесь-ка, джентльмены. Нагулялись? –

спросил Билль.

– Нагулялись, Билль.

– А почты все нет…

– То-то, нет.

– Так уж я вам докончу про свои прежние грехи… Я

понял, зачем вы уходили, Чайк. Благодарю вас! Но почта не пришла, и я пораздумал. Пораздумал и сказал себе: «Нечего скрывать, Билль, того, что было, хотя бы и очень дурное…»

– Зато, Билль, сколько у вас было хорошего! – заметил

Дунаев. – Вас все уважают.

– Это правда, уважают. И я, по чести скажу, ничего умышленно дурного не сделал с тех пор – подчеркнул

Билль. – А с тех пор прошло лет тридцать пять… Так слушайте, джентльмены, почему Билль, прежний пьяница, мот и игрок, стал совсем другим Биллем. Дайте только закурить трубку.

И Билль с видом какой-то суровой решимости начал:

– Как теперь помню, было это позднею осенью. Сидел я в гостинице в одном из городов южного штата, – зачем вам название города? – как ко мне входит наш президент

Томми (он давно повешен, джентльмены!) и говорит: «На днях хорошее дельце будет, Билль. Едет в Нью-Орлеан богатый плантатор с семейством и с деньгами. Так не худо,

говорит, поживиться его капиталом. Кошелек туго набит».