Город Ухань, ранее известный очень немногим, теперь упоминался в новостях постоянно и вызывал тревожную реакцию, настойчиво подогреваемую СМИ. Двадцатого февраля оттуда вылетел самолёт с теми из наших сограждан, кто решил эвакуироваться на родину из эпицентра распространения нового вируса. О скитаниях этого самолёта, наверное, когда-нибудь снимут кино, сравнимое с незабвенным «Экипажем[17]
». Несмотря на строгую проверку состояния здоровья пассажиров при посадке и заверения Министерства здравозахоронения (в слове нет орфографической ошибки) о том, что все они абсолютно здоровы и не имеют ни малейших признаков никаких заболеваний, две западные области нашей страны, в которых предположили, что эвакуированные могут быть помещены в карантин на их территориях, взбунтовались. Аэропорт города, называемого «культурной столицей» или «маленьким Парижем», заявил о том, что борт не примет. Местные жители обещали «спалить всех коронавирусных», а протестующие медики (медики!!!) перекрыли дороги. В другой области депутаты областной рады приняли резолюцию, что создание карантинной зоны для эвакуированных из Уханя является «геноцидом нашего народа». Особо отличились верующие этого региона: они прошли крестным ходом с молебнами «об избавлении от коронавирусных». Поступали вполне серьёзные предложения вывезти пассажиров из Уханя в известную всему миру зону крупнейшей в истории человечества техногенной катастрофы.Самолёту позволили приземлиться на дозаправку в столичном аэропорту, но выпустить людей из салона не разрешили. Борт кружил над нашей страной пять часов, пытаясь найти аэродром, который его примет, и, в конце концов, приземлился в одном из областных центров на востоке государства. Эвакуированных решили поселить в санатории, расположенном в небольшом посёлке в двухстах километрах от города, куда их должны были организованно доставить из аэропорта автобусами.
Гостеприимные жители посёлка постарались подготовиться к встрече дорогих сограждан, поэтому заранее заблокировали дорогу, построили баррикады и разожгли приветственные костры. Даже усиленные наряды полиции, патрули и оперативно пригнанные БТРы не убедили местных селян: они вывели трактора и попытались оттеснить военную технику. Кроме того, в ожидании гостей они заготовили булыжники, которыми радостно забрасывали автобусы с прибывшими. Ощутили на себе местное гостеприимство и кареты «скорой помощи», и многочисленные правоохранители, пытавшиеся обеспечить порядок. Пока «отдыхающие» заселялись в санаторий, аборигены серьёзно отметелили по меньшей мере с десяток сотрудников полиции. Часть персонала санатория, естественно, состоящего из местных, экстренно уволилась.
Посмотрев новости с нашего берега, Макс настойчиво посоветовал мне бросать все дела и уматывать домой, за океан. Однако дела требовали моего присутствия ещё хотя бы на протяжении полутора месяцев.
Двадцать третьего февраля, поздравляя Мишу с днём Советской Армии, я спросила его мнение по поводу нового вируса.
— Я, конечно, не инфекционист, но для элементарного понимания проблемы необходимо знать следующее… — начал он, поудобнее устраиваясь на балконе своей турецкой квартиры так, чтобы мне лучше было видно Средиземное море на заднем плане.
— Миша, пожалуйста, предельно кратко, — попросила я.
Мишино «в двух словах», как всегда, затянулось минут на сорок, за его плечом всё это время притягательно мерцал водный простор. Пространный обзор совершенно не прояснял ситуацию и сводился к тому, что с диабетом, гипертонией, онкологией, астмой (дальше шёл длинный список других заболеваний) болеть ковидом не рекомендуется, и вообще лучше быть здоровым, чем больным.
К концу февраля совершенно неожиданно начал жаловаться на плохое самочувствие Семён. Нужно сказать, что мой компаньон, всегда сохранявший внешнее олимпийское спокойствие, невозмутимость и адекватность, очень глубоко переживал события последних лет. Теперь, когда нестабильная обстановка в стране усугублялась нагнетаемой в СМИ массовой истерией по поводу пандемии, здоровье Сёмки не выдержало. По рекомендации своего врача он перестал смотреть, слушать и читать новости, а также удалил свои аккаунты в социальных сетях. Уже через две недели ему значительно полегчало.
Двенадцатого марта, в четверг, с раннего утра меня разбудил исходивший из кухни запах свежей сдобы. Это было довольно непривычно, так как с тех пор, как мы с матушкой остались в квартире одни, она очень редко что-либо пекла.
— К обеду приедут гости! — сообщила матушка, пока я удивлённо рассматривала горячие пирожки с капустой, приготовленные по рецепту бабушки Ривы.
Действительно, ровно в час дня в дверь позвонили. На пороге стояли представительный мужчина моего возраста с аккуратно подстриженной бородкой и худенькая женщина лет шестидесяти в деловом коричневом костюме.
— Захарчик! — ахнула я. — Лерочка! — мы с женщиной степенно расцеловались.