Покой

— Я тоже не знаю. Но Лу хотел бы узнать — он интересуется такими вещами. Он самый умный человек, которого я когда-либо встречала. У меня есть ученая степень — я преподавала в Британии и работала как учитель на замену здесь, — а у него ее нет, но он намного превосходит меня; он самый образованный из всех, кого я знаю.

— Я бы хотел с ним поговорить.

— Он сказал, что можно, он с вами встретится. Я лишь хотела сперва кое-что сказать вам про него; он необычный человек.

Я заверил, что не считал его обычным.

— Мне кажется, вы тоже не совсем обычный человек.

Она склонила голову набок и посмотрела на меня, как на подозрительного червя. В доме было слишком тепло; маленькая женщина, похожая на птичку, жара и, возможно, каучуковое растение в углу, а также узор из переплетенных зеленых усиков на обоях создавали ощущение, что я нахожусь в искусно сделанном птичнике.

— Я самый обыкновенный человек. Обыкновеннее не бывает.

— Я так не думаю, — она внезапно рассмеялась. — Я похожа на цыганку с картами?

— Есть немного.

— Знаете, а мы это умели. То, что делали цыгане. На самом деле, мы могли бы сделать это лучше — мы появились в Европе раньше, у нас были те же преимущества, что и у них, — более сложная культура, смуглая внешность, которую славяне, скандинавы, кельты и тевтоны находили такой зловещей. И у нас было несоизмеримое преимущество — мы дали Европе религию, но сами ее не приняли. Мария, Мария Магдалина, Иисус, Иуда, Петр, даже Симон Волхв — все они были евреями, знаете ли. Подумайте, что можно было бы с этим сделать. Цыгане притворяются, что предсказывают будущее, а ведь все пророки были из наших — Моисей, Иоиль, Самуил, все они… ох, прошу прощения. Вы хотели увидеть моего мужа.

— Начинаю задаваться вопросом, почему вы не хотите, чтобы я вошел.

— Увы, я просто оттягиваю беду. Люди не понимают Лу. Он великий человек, но его призна́ют только через сто лет после смерти.

Я хотел сказать, что это относится ко всем; наши жизни нельзя рассматривать отстраненно, пока они не будут наполовину забыты, как картины, на которые можно взглянуть непредвзято, лишь когда художники давно мертвы; но я промолчал.

— И все же вы необычный человек. Я забыла сказать, что мы наделены одним по-настоящему важным свойством — особой чувствительностью, умением видеть ауру. — Она помолчала, наблюдая за мной, затем сказала: — Кабинет Лу дальше по коридору, первый слева от вас. На самом деле это гостевая спальня.

Я кивнул и постучал в дверь, когда дошел до нее. Ответа не последовало, поэтому я повернул ручку и вошел. Мистер Голд, в пижаме и домашнем пиджаке, сидел в кожаном моррисовском кресле; его ноги покоились на обтянутом кожей пуфике, обутые в старомодные красные ковровые туфли. Очки в золотой оправе были (как всегда) на положенном месте, а на коленях лежала тяжелая книга.

— Что вас задержало? — спросил он и тут же добавил: — Знаю — это Салли. Садитесь, мистер Вир.

Я сел в большое, потертое, удобное кресло.

— Моя дочь поговорила с вами, не так ли?

Я кивнул.

— Салли сообщила. Шерри слишком беспокоится обо мне. И Салли тоже.

Я сказал:

— Учитывая ваше хобби, я их не виню.

— Вы думаете, меня могут отправить в тюрьму… По правде говоря, я сомневаюсь, мистер Вир. Я обдумывал этот вопрос с тех пор, как вы покинули мой магазин сегодня днем, и настроен довольно скептически. Однако в некотором смысле было бы интересно оказаться подсудимым. Думаю, цены на мои книги взлетели бы.

— Видимо, вы правы, но вас не арестуют — по крайней мере, не из-за меня.

— Значит, Шерри вас отговорила.

— Мне нравится думать, что я отговорил себя сам — по крайней мере в основном. Вы действительно причиняете вред, мистер Голд; вы определенно причинили вред Лоис и мне. Но все мы причиняем реальный вред, и большинство из нас не делают это так стильно, как вы.

— Понимаю. — Он кивнул и закурил сигарету. — Нас гораздо больше, чем вы думаете, мистер Вир. И мы появились давным-давно. Многие из старых книг, которые вы принимаете за подлинные, потому что видите их повсюду, на самом деле являются перепечатками оригинальных трудов таких людей, как я, — некоторые из нас работали много сотен лет назад.

— Вы это знаете или выдумываете?

— У меня есть все основания в это верить. И книги не единственная наша тема. Я полагаю, все знают историю про руки Венеры Милосской, но…

— Боюсь, я знаю только историю про руку Бонапарта, однако теперь не рассказываю ее так часто, как когда-то.

— Вам надо как-нибудь рассказать ее мне. Может, поведаете? Прямо сейчас?

— Предпочту узнать о Венере.