Покорение Средней Азии. Очерки и воспоминания участников и очевидцев

Дорога в Бухару, обсаженная тутовыми деревьями, разделяла лагерь на две почти равные части. В настоящее время дорога эта кипела самой оживленной деятельностью. По обеим сторонам ее тянулись наскоро сколоченные шалаши, в которых продавались разные съедобные вещи: варился плов, жарились шашлык и рыба, и даже устроены были две или три небольшие хлебопекарные печки, в которых пеклись плоские туземные лепешки. В более опрятных и тенистых шалашах продавались шербет и разные фрукты. Разноплеменную, пеструю толпу по всем направлениям прорезывали сартяга и жиденки с лотками на головах, выкрикивая ломаным языком русские названия продаваемых предметов.

В просторных полотняных палатках, принадлежащих нашим русским купцам и маркитантам, толпились солдаты. Татары-приказчики, суетясь, сновали взад и вперед, особенно если в палатку заходили офицеры, что всегда приносило хороший доход, ибо в лагере жилось весело.

Афганцы Искандер-Хана, в ярких халатах, гремя оружием, рыскали верхом в толпе, усердно прикладывая руку к козырьку, по русскому обычаю, при встрече с нашими офицерами. Лошади ржали, ишаки вытянули длинноухие морды, пронзительно выкрикивали усталые, вылинявшие верблюды, уложенные рядами у самых боковых арыков, жалобно вздыхали, пережевывая рубленую солому (саман). В воздухе стояла невыносимая жара, градусов двадцать пять и более в тени – по Реомюру.

По вечерам, когда становилось гораздо прохладнее, в разных пунктах лагеря гремела незатейливая музыка линейных батальонов, звонко заливались хоры песенников и туземная торговля на базаре прекращалась. Сарты, жиды и индийцы уходили в город с тем, чтобы на другой день вернуться со свежими продуктами. Только в маркитантских палатках было яркое освещение; торговля в этих теплых местах не прекращалась вплоть до рассвета. Впрочем, все меры осторожности, принятые в военное время, исполнялись с возможной тщательностью: сплошная цепь часовых охватывала весь лагерь, и в разных укромных пунктах закладывались довольно сильные секреты.

Так изо дня в день проводилось время в самаркандском лагере.

В самом Самарканде жители относились к нам чрезвычайно дружелюбно. Мы еще и не подозревали, до какой степени притворна эта миролюбивость. Депутации от всех окрестных местечек и кишлаков почти ежедневно представлялись генерал-губернатору. С самого раннего утра можно было видеть разных представителей, которые молча сидели в тени, на мощенном плитами дворе эмирского дворца (кокташа), где помещалась главная квартира. Перед депутатами стояли круглые медные подносы с лепешками, изюмом, сушеным урюком и разными местными сластями; тут же жалобно мычали быки на волосяных привязах; все это назначалось на поклон Ярм-Паше (полгосударя), как называли туземцы нашего генерал-губернатора. Часов в одиннадцать, обыкновенно, назначался прием депутации. Разные сласти и скот отбирались и поступали в пользу караульной роты, на почетнейших из депутатов надевались золотые и серебряные медали, всем без исключения – цветные, а иногда и шитые золотом халаты, и вся публика, по-видимому, чрезвычайно довольная, отправлялась с миром восвояси.

Один только из городов, казалось, вовсе не расположен был признавать нашей власти. Это был Ургут. Город этот лежал верстах в сорока от Самарканда к югу, в глухом горном ущелье, и дороги к нему вели не совсем-то удобные. К Гусейн-Беку, тамошнему правителю, уже не раз посылали сказать, чтобы он явился в Самарканд представиться и получить распоряжения от своего нового правителя и что иначе он рискует навлечь на себя гнев русского губернатора, что могло бы иметь для него очень вредные последствия; на все это Гусейн-Бек отвечал чрезвычайно уклончиво и неопределенно, или же не отвечал вовсе. А между прочим, это странное упорство могло вредно влиять на окрестное население. К Ургуту, как к опорной точке, начали пристраиваться то те, то другие партии недовольных новым порядком вещей; получено было важное известие, что Гусейн-Бек сносился с Джура-Бием, шегрисябзьским беком, по ту сторону самаркандских гор, а Шегри-Сябзь явно выставил себя врагом русских и союзником бухарского эмира. Подобное положение дел относительно Ургута надо было прекратить как можно скорее и окончательно, и решено было послать туда довольно сильный самостоятельный отряд, начальнику которого поручено было, между прочим, стараться, насколько это возможно, устроить дело мирным путем, не доходя до вооруженного столкновения. Десятого мая, вечером, отряд этот был сформирован и ночью выступил из Самарканда по ургутской дороге.

Была чудная весенняя ночь – такая ночь, какие и здесь, в Средней Азии, выдаются на редкость. Полная луна стояла в небе, было так светло, что читать можно было почти без затруднения. Удушливые, отнимающие сон летние ночи еще не начинались, и в воздухе было прохладно.