Покуда над стихами плачут...

Я судил людей и знаю точно,что судить людей совсем не сложно[54], —только погодя бывает тошно,если вспомнишь как-нибудь оплошно.Кто они, мои четыре пудамяса, чтоб судить чужое мясо?Больше никого судить не буду.Хорошо быть не вождем, а массой.Хорошо быть педагогом школьным,иль сидельцем в книжном магазине,иль судьей… Каким судьей? Футбольным:быть на матчах пристальным разиней.Если сны приснятся этим судьям,то и во сне кричать не станут.

Ну а мы? Мы закричим, мы будемвспоминать былое неустанно.Опыт мой особенный и скверный —как забыть его себя заставить?Этот стих — ошибочный, неверный.Я неправ.   Пускай меня поправят.

«За три факта, за три анекдота…»

За три факта, за три анекдотавынут пулеметчика из дота,вытащат, рассудят и засудят.Это было, это есть и будет.За три анекдота, за три фактас примененьем разума и такта,с примененьем чувства и закона

уберут его из батальона.За три анекдота, факта за триникогда ему не видеть завтра.Он теперь не сеет и не пашет,анекдот четвертый не расскажет.Я когда-то думал все уладить,целый мир облагородить,трибуналы навсегда отвадитьза три факта человека гробить.Я теперь мечтаю, как о пире   духа,чтобы меньше убивали.Чтобы не за три, а за четыре   анекдота

со свету сживали.

Царевич

Все царевичи в сказках укрылись,ускакали на резвых конях,унеслись у Жар-птицы на крыльях,жрут в Париже прозрачный коньяк.Все царевичи признаны школой,переизданы в красках давно.Ты был самый неловкий и квелый,а таким ускользнуть не дано.С малолетства тяжко болея,ты династии рушил дела.Революцию гемофилияприближала, как только могла.Хоть за это должна была льгота

хоть какая тебя найти,когда шли к тебе с черного хода,сапогами гремя по пути.Все царевичи пополуночипо Парижу, все по ПолямЕлисейским — гордые юноши.Кровь! Притом с молоком пополам.Кровь с одной лишь кровью мешая,жарким, шумным дыханьем дыша,Революция — ты Большая.Ты для маленьких — нехороша.Хоть за это, хоть за это,если не перемена в судьбе,от какого-нибудь поэтаполагался стишок тебе.

«Маловато думал я о Боге…»