Поэтому свести к одному эти два принципа – единство и многообразие – невозможно: в их двойственности скорее виден мировой дуализм в форме логического выражения, бытие многообразия рядом с единством. Лейбниц, различая эти два принципа, был совершенно прав.
Всякая теория, доказывающая отсутствие логического мышления у женщин, должна доказать не только пренебрежение женщины к закону противоречия (и тождества), всецело имеющему дело с понятиями, но и то, что женщине чужд и непонятен закон достаточного основания, который прилагается всецело к суждению.
Указанием на последнее служит интеллектуальная бессовестность женщины. Случайно возникшая в мозгу женщины теоретическая мысль остается без дальнейшей разработки: женщина не прилагает труда к тому, чтобы развить эту мысль, сделать ее прикладной в сфере жизненных отношений, связать ее с другими мыслями – женщина не останавливается на этой мысли.
Поэтому тождество развитого, дифференцированного позднейшего содержания с содержанием того же порядка, но хаотическим, нерасчлененным, более ранним в применении к различию мужского и женского мышления, не выдерживает критики: мысли мужчины, выраженной в понятия, соответствует «чувство» гениды, лишенное всякого логического понятия. Природа женщины, лишенная определенности понятий, так же убедительно, как и ее слабо развитая сознательность, доказывает, что эта непритязательность, самодовольство находятся в связи с тем, что раньше было названо интеллектуальной бессовестностью женщины.
Впоследствии мы еще раз придем к этому предмету и постараемся выяснить его отношение к неопределенности понятия женщины.
Это вечное пребывание в сфере чувств, отрицание понятия и понятливости, самоубаюкивание, без порывов к глубине, придает характер женственности стилю большинства современных писателей и художников. Мужское мышление отличается от женского своими прочными формами, потому что всякое «искусство настроений» есть «искусство» бесформенное.
Поэтому содержание психики мужчины нельзя приравнять к более развитой форме генид женщины.
Мысль женщины скользит по поверхности различных вещей, чего не наблюдается у мужчины, который привык проникать «в корень всех вещей». Они не считают нормой и принцип особенности, который отделяет принцип тождества от всего сущего и возможного как нечто самостоятельное. То, что в мышлении женщины отсутствует специфическая определенность понятий, объясняет ее «чувственность», способствующую появлению самых странных ассоциаций и сравнений предметов, которые не имеют друг с другом ничего общего. Даже женщины с лучшей, наименее ограниченной памятью не могут отказаться от синестезий.
Допустим, например, что какое-нибудь слово напомнило им определенный цвет или какой-нибудь человек – определенную пищу, что в действительности бывает очень часто у женщин. В таких случаях они вполне удовольствуются своей субъективной ассоциацией, у них нет стремления выяснить причину такого сравнения; еще меньше они думают о том, чтобы проанализировать свое впечатление от этого слова или человека. У женщины нет «я». Только понятие превращает в объект комплекс ощущений; оно делает его независимым от того, чувствую ли я его или нет. Наличие комплекса ощущений зависит от хотения человека: человек закрывает глаза, затыкает уши и уже ничего не видит и не слышит; он опьяняет себя или ложится спать и все забывает.
…И здесь снова раскрывается перед ним то, что всякая свобода самоограничивается как в логике, так и в этике.
Свободным человек будет вообще только тогда, когда он будет сам для себя верховным законом. Только тогда избегает он гетерономии и зависимости от воли других, которая всегда содержит в себе произвол. Поэтому функция понятия есть причина самоуважения человека; он чувствует как бы себя тем, что дает своему объекту свободу и независимость как всеобъемлющему предмету познания, и именно на предмет всегда ссылаются мужчины, споря между собой.
Только женщина не противопоставляет себя предметам, она носится с ними и в них, подчиненная исключительно своему желанию; она не может дать объекту свободы, так как она сама ее не имеет. Самостоятельность, которую дает понятие ощущению, освобождается не от субъекта, а от субъективности. Ведь понятие именно и есть то, о чем я думаю, пишу или говорю. В этом обстоятельстве заключается мысль, что я нахожусь, тем не менее, в некотором отношении к понятию, и эта мысль есть сущность суждения.
…Вопрос, который вызвал столько споров, – предшествовало ли понятие суждению или наоборот, – необходимо разрешить так: оба они одновременны, но обязательно друг друга обуславливают. Всякое познание направлено на какой-ни-будь предмет; акт познания совершается в форме суждения, а понятие есть предмет суждения. Функция понятия отграничила субъект от объекта, «оставив субъект в одиночестве».
Тоска познавательного инстинкта, как и любовь, стремится соединить разъединенное.
Существо, лишенное деятельности в сфере понятий, как, например, истинная женщина, лишено деятельности и в сфере суждения.