Пол и характер

Параллель между жестокостью эротики и жестокостью сексуальности на этом прерывается. Любовь есть убийство. Половое влечение отрицает как тело, так и душу; эротика также отрицает душу. Низменная сексуальность признает в женщине[32]

или аппарат для онанирования, или машину для рождения детей; величайшая низость по отношению к женщине – обвинение ее в бесплодии; наиболее мерзким пунктом закона является тот, в силу которого бесплодие признается легальным поводом для развода. Высшая эротика беспощадно требует от женщины удовлетворения потребности обожания мужчины; женщина должна позволить любить себя беспрепятственно, чтобы любящий мужчина мог воплотить в ней свой идеал и создать вместе с ней свое духовное дитя. Любовь не только антилогична, так как она пренебрегает объективной истиной и ее действительными свойствами, она не только требует иллюзии мысли и обмана разума, но она и антиэтична по отношению к женщине, так как требует от нее притворства, полнейшей тождественности ее желаний с желаниями чуждого ей человека.

Женщина нужна эротике для того, чтобы сократить борьбу; от нее требуется, чтобы она подала ветку, по которой мужчина легче мог бы добраться до высоты искупления.

Я далек от того, чтобы отрицать героическое величие, заключающееся в высшей эротике, в культе Мадонны. Я не могу закрывать глаза перед величайшим явлением, озаренным именем Данте. В жизни этого величайшего почитателя Мадонны лежит такая неизмеримая уступка ценностей женщин, что далее дионисовская смелость, с которой он уступает женщине свою ценность, почти не производит впечатления чего-то грандиозного.

В стремлении воплотить цель всех своих томлений в одном существе, ограниченном земною жизнью, часто в девушке, которую худоленик видел всего раз, будучи девятилетним мальчиком, и которая впоследствии легко может превратиться в Ксантиппу или просто в жирную гусыню, лежит много самоотречения. В этом явлении заключается такой аспект проекции ценностей, превосходящих временно-ограниченный индивидуум, на женщину, по существу своему не имеющую никакой ценности, что одинаково трудно и раскрыть истинную его причину, и говорить против него. Но даже самая утонченная эротика означает троякую безнравственность: беспощадный эгоизм по отношению к эмпирической личности женщины, которою она пользуется лишь как средством к достижению своего личного подъема и которую поэтому лишает самостоятельной жизни; еще больше – нарушение обязанностей по отношению к самому себе, бегство ценности в чуждую ей страну, жажду искупления и, вследствие этого, трусость, слабость, отсутствие героизма; наконец, в-третьих, – страх перед истиной, которой не переносит любовь, так как эта истина мешает ей достигнуть искупления легким путем.

Последняя безнравственность препятствует выяснению истинной сущности женщины; она обходит женщину и, таким образом, мешает всеобщему признанию бесценности женщины. Мадонна – создание мужчины, и ничто не соответствует ей в действительности. Культ Мадонны не может быть нравственным, так канон закрывает самого себя. Культ Мадонны, о котором я говорю, культ великого художника, есть во всех отношениях полное, пересоздание женщины; оно может совершиться только в случае полного отречения от эмпирической реальности женщины: интроекция совершается в зависимости от красоты тела, и потому она не может осуществить своей цели в женщине, резко противоречащей символу красоты. Цель этого пересоздания женщины или потребность, из которой рождается любовь, разобраны уже достаточно подробно. В этом кроется причина, согласно которой люди стараются не слушать истин, нелестных для женщины. Охотнее будут клясться в женской «стыдливости», восхищаться женским «состраданием», признавать особенное проявление нравственности в том, что девица потупляет взоры, но вместе с этой ложью никогда не откажутся от возможности пользоваться женщиной как средством для достижения собственных высших подъемов – от возможности двигаться этим путем к собственному искуплению.

Это дает ответ на поставленный в начале этой главы вопрос, в силу каких мотивов утвердилась вера в женскую добродетель. Мужчина превращает женщину в сосуд для идеи собственного совершенства, чтобы видеть в ней эту идею реализованной и чтобы с женщиной, ставшей таким образом носительницей ценностей, реализовать свое духовное дитя, свое собственное «я». Поэтому состояние влюбленного имеет так много сходства с состоянием творца: обоим свойственны особая доброта ко всему живущему, равнодушие ко всем мелким конкретным ценностям; ясно, что они кажутся такими смешными и непонятными какому-нибудь филистеру, для которого именно материальные ничтожества представляют единственную реальность.