Любящий ищет в любимом существе свою собственную душу – настолько любовь свободна и подчиняется законам полового притяжения. Психическая жизнь женщины приобретает влияние: она благоприятствует любви в тех случаях, где она легко поддается идеализации, даже при малейших физических преимуществах и слабо развитом половом дополнении, и уничтожает возможность любви, если слишком явно противится этой «интроекции». И все же, несмотря на полную их противоположность, – сексуальность и эротика неоспоримо аналогичны. Сексуальность пользуется женщиной для удовлетворения страсти и произведения на свет телесного ребенка, а эротика – для достижения ценности и духовного ребенка – продуктивности. Бесконечно глубок, хотя, по-видимому, мало понят смысл слов платоновской Диотимы о том, что любовь относится не к прекрасному, а к произведению и порождению в прекрасном, к бессмертию в духовном, как низкое половое влечение относится к продолжению человеческого рода. Каждый отец (и телесный, и духовный) ищет в ребенке самого себя: ребенок есть конкретное осуществление идеи собственного «я», составляющее сущность любви. Поэтому художник часто ищет женщину, чтобы быть в состоянии создать произведение искусства. «И каждый хотел бы иметь именно таких детей, глядя не без зависти на создание Гомера, Гесиода и других выдающихся поэтов, упрочивших среди людей их бессмертную славу и память своим собственным бессмертием… Вы почитаете и Солона за созданные им законы и многих других эллинов и варваров, оставивших после себя много прекрасных творений и проявивших многие добродетели: им вы воздвигли святилища ради таких детей, а ради детей человеческих – ничего никому»…
И это не только формальная аналогия, не случайное словесное совпадение, когда говорят о духовной плодовитости, о духовном зарождении и продуктивности или, подобно Платону, о духовных детях в более глубоком смысле. Подобно тому как телесная сексуальность есть попытка органического существа продлить существование своей формы, всякая любовь есть стремление окончательно реализовать свою духовную форму – свою индивидуальность. Здесь лежит мост, соединяющий волю к самоувековечению (так молено назвать общее и сексуальности, и эротике стремление) с ребенком. И половое влечение, и любовь стремятся воплотить самих себя; первое старается увековечить индивидуум в телесном изображении; вторая – увековечить индивидуальность в ее духовном подобии. Только гениальный человек знает абсолютно бесчувственную любовь, только он старается создать вневременных детей, выражающих его глубочайшее духовное существо.
Параллель эту можно проследить и дальше. Уже за Новалисом много раз повторяли, что половое влечение родственно жестокости, и эта «ассоциация» имеет основание. Все, рожденное от женщины, должно умереть. В каждом существе перед преждевременной смертью вспыхивает сильнейшее половое влечение как потребность продолжить себя. Половой акт находится в родстве с убийством не только с психологической, но также и с этической и натурфилософской точки зрения; он отрицает женщину, но также и мужчину; он отнимает у обоих сознание для того, чтобы дать жизнь ребенку. Этическому мировоззрению вполне ясно, что то, что создалось таким образом, неминуемо должно погибнуть. Не только сексуальность, но и высшая эротика пользуется женщиной не как целью, а лишь как средством к достижению цели – дать возможно полное отражение «я» любящего человека; произведения художника – это его «я» на различных этапах его жизненного пути, «я», которое он часто сосредоточивает на той или другой женщине, представляющей нередко плод его собственной фантазии.
В тот момент, когда мужчина любит женщину, он не может ее понимать, поэтому здесь исключается реальная психология женщины. В любви мы не становимся к женщине в единственно нравственные между людьми отношения взаимопонимания. Любить человека, которого хорошо знаешь, невозможно, так как в таком случае были бы ясны и все недостатки, присущие ему как человеку, а любить молено только совершенство; только потому и возможна любовь к женщине, что она не заботится о своих действительных качествах, истинных своих желаниях и интересах, занимающих данную женщину и окончательно противящихся сосредоточению высших ценностей в ее личности, а допускает полный произвол и ставит на место психической реальности любимой женщины совершенно иную реальность. Попытка найти в женщине самого себя, вместо того чтобы видеть в ней только женщину, требует пренебрежения к эмпирической личности; в этой попытке заключается много жестокости к женщине, в ней кроется корень эгоизма любви и ревности, эгоизма, рассматривающего женщину как зависимый предмет обладания и не обращающего никакого внимания на ее внутреннюю жизнь.