Пол и характер

Земная жизнь для мужчины – сплошное страдание, потому что он пассивен в своих ощущениях и является объектом аффекта, и так как существует материя, кроме формировки опыта. Все люди, далее гениальный человек, нуждаются в восприятии, хотя бы гений и быстрее других заполнил его содержанием своего «я». Нельзя стереть с лица земли, даже насильственным переворотом, по Фихте, рецептивность. В чувственном ощущении человек пассивен, свобода и спонтанность его выражаются только в суждениях и в этом виде универсальной памяти, которая может производить для воли индивидуума все переживания прошлого. Приближениями в высшей спонтанности, кажущимся осуществлением совершенной свободы являются для мужчины любовь и духовное творчество. Они приносят ему смутное предчувствие счастья, и это веяние может вызвать в нем легкий трепет, хоть на мгновение.

Женщина не может быть глубоко несчастной, и поэтому счастье для нее пустой

звук. Понятие счастья принадлежит мужчине, хотя полной адекватной реализации он не встречает. Женщина не стыдится обнаруживать перед другими свое несчастье, так как оно не настоящее, не связано ни с какой виной; женщина далека от признания вины земной жизни как наследственного греха.

Способ женщины покушаться на самоубийство представляет абсолютное доказательство полного ничтожества женской жизни. При самоубийстве их интересует мысль о том, как отнесутся к нему другие. Я не отрицаю этим сознания несчастья у женщины в момент самоубийства. Я не сомневаюсь в том, что в этот момент она вся полна чувства глубокого сожаления к себе самой. Но это и есть то именно сожаление, с которым она плачет вместе с другими над объектом сострадания и в котором человек перестает быть субъектом.

У женщины нет отношения к идее; она не утверждает и не отрицает ее. Она ни моральна, ни антиморальна, у нее нет определенного знака, выражаясь языком математиков. У женщины нет направления: ни добра, ни зла, ни ангел, ни дьявол; она не эгоистична, поэтому кажется альтруисткой. Она аморальна и алогична. Но каждое бытие – морально и логично, и, стало быть, у женщины нет бытия.

Женщина лжива. Метафизическая ревность так же мало присуща животному, как и женщине, но животное не может говорить и потому не лжет. К истине, а через нее к правдивости, может иметь отношение только тот, кто сам представляет собою нечто. Мужчина жаждет всей правды – он хочет быть. Стремление к познанию тождественно с потребностью в бессмертии. Но тот, кто высказывает суждения только внешней формой и лишен суждения внутреннего, у кого, как у женщины, нет правдивости, – тот должен всегда лгать. Поэтому женщина всегда лжет, хотя бы объективно высказывала правду.

Женщина сводничает. Единицы низшей жизни и индивидуумы, организмы суть единицы высшей жизни – индивидуальности, души, монады, мета-организмы, как удачно выразился Гелленбах[38]. Каждая монада отличается от другой, стоит так далеко от другой, как только могут отстоять друг от друга две вещи. У монад нет окон, взамен которых они заключают в себе весь мир. Мужчина как монада – как потенциальная или актуальная, то есть гениальная индивидуальность, – требует различия и разделений, индивидуации, дифференцировки. Только женщине присущ наивный монизм. Монада, представляя для себя единство, нечто цельное, видит в другом «я» тоже цельность, границы которой она не переходит. Мужчина чтит и признает границы, но женщина, совершенно не понимающая одиночества, не может понять одиночества другого, отнестись к нему с уважением. Ни множественности, ни одиночества не существует для женщины. Ей знакомо только состояние полного слияния с окружающим. Так как женщина лишена понятия своего «я», то она и не знает понятий «ты», а сливает оба эти понятия воедино. Вот почему женщина сводничает. Как тенденция любви ее, так и тенденция сострадания – общность, слиянность[39]

.

Поэтому и ввиду такой слиянности женщин женщина не знает настоящей ревности. В жажде мести и в чувстве ревности, несмотря на низменность, все же заключается нечто великое, а женщины не способны ко всему великому как в сторону добра, так и в сторону зла. В ревности заключается безумное требование на воображаемое право, а понятие права для женщины трансцендентно. Но главная причина, почему женщина не может всецело отдаться чувству ревности по отношению к одному мужчине, совершенно иного свойства. Если бы мужчина, даже безумно любимый ею, в соседней комнате сошелся бы с другой женщиной в половом акте, то, в виде полового возбуждения, для ревности не оставалось бы уже места. Такая сцена вызвала бы в мужчине отвращение и заставила бы его уйти, но женщина лихорадочно констатирует этот процесс.

Но теперь, однако, с полным правом можно предложить мне вопрос: признает ли исследование, отрицая в женщине, наравне с животными и растениями, участие в вечной жизни, – вообще в ней человека? Не причислить ли женщину к растениям и животным? Человек – это микрокосм, но ведь женщина не живет в связи с всебытием?

У Ибсена женщина говорит мужчине: