Пол и характер

Я считаю, что женщины, находящиеся в состоянии половой анестезии, так называемые холодные женщины, – истерички. Выводы Поля Солье доказывают то же самое. Сексуальная анестезия – это только один из многообразных видов истерических ложных анестезий. Благодаря опытам Оскара Фогта выяснилось, что анестезия не представляет собой действительного отсутствия ощущений, а только принуждение, по которому известные ощущения не доводятся до сознания и исключаются из него. Если у загипнотизированной женщины уколоть несколько раз анестезированную руку и в то же время предложить медиуму назвать любое число, пришедшее ему в голову, то он назовет число полученных им уколов, которое он, под влиянием своего состояния, не смел перцепировать. Половая холодность тоже возникла по известному приказанию, как следствие принудительной силы, пропитавшей восприимчивую женщину, перешедшей в нее из окружающей среды. Однако, подобно всякой анестезии, и эту холодность можно уничтожить по команде.

С отвращением к половой жизни вообще дело обстоит совершенно так же, как и с физической нечувствительностью по отношению к половому акту. Такое отвращение ко всему сексуальному встречается иногда среди женщин, и теперь можно предположить, что наша теория о тождественности сводничества и женственности должна рушиться. Только женщины-истерички могут заболеть при виде двух людей, выполняющих половой акт. Здесь особенно ясна теория, по которой сводничество есть сущность женщины, а сексуальность последней в зависимости от сводничества есть только отдельный случай его. Женщина может стать истеричкой не только вследствие полового нападения, совершенного на нее, и против которого она защищалась внешне (но, конечно, не внутренне), а далее при виде двух людей, совершавших половой акт. Оценивая этот акт, как ей кажется, отрицательно, она все же находится под влиянием прирожденного утверждения его, с силой прорывающегося через все наносное и искусственное. При половом общении других людей она чувствует себя его участницей.

То же самое молено сказать об истерическом «сознании виновности», которое мы уже рассматривали. Не чувствует себя виновной только абсолютная мегера, слегка истеричная женщина чувствует свою вину лишь в присутствии мужчины, а настоящая истеричка чувствует виновность свою только в присутствии того мужчины, который всецело завладел ее внутренним миром. Самобичевание флагелланток и кающихся нисколько не спасает чувства виновности у женщины. Именно эти формы самобичевания подозрительны, так как самоистязание лишь доказывает раскаяние извне, недостаточное понимание своего проступка и желание сообщить силу своему раскаянию, которой у него еще нет.

Разница между сознанием виновности у мужчины, направленным внутрь человека, и сознанием виновности у женщин и само-упреками истеричек требует внимательного разграничения. Нарушив основу нравственности, женщина, заметив это, исправляет свою ошибку, пытаясь поставить на место своего безнравственного желания то чувство, которое предписывается кодексом нравственности. Ей не приходит в голову, что в ней живет постоянное порочное влечение, и она не стремится выяснить внутренние причины своего поступка и свое положение относительно данного факта. Поэтому в ней не может быть переворота, а только улучшение в зависимости от случая. Нравственный характер в женщине создается по частям, тогда как у мужчины, если он добр, нравственный поступок вытекает из нравственного характера. Поэтому нравственность женщины непродуктивна, и этим доказывается ее безнравственность, потому что только этика созидает и создает вечное в человеке. И поэтому истерические женщины не бывают гениальными, хотя и могут казаться ими (святая Тереза). Гениальность же есть высшая доброта и высшая нравственность, которая ощущает всякую границу, как слабость и вину, как несовершенство и трусость.

Со всем этим связано еще и то ошибочное мнение, что женщина склонна к религиозности.

В тех случаях, когда женская мистика возвышается над обыденными суевериями, она, с одной стороны, представляет нежно-скрытую сексуальность[37]

, а с другой – религиозность мужчины, пассивно усвоенную женщиной. Чем сильнее эта религиозность противоречит истинным потребностям женщины, тем последовательнее придерживается она ее. Возлюбленный часто превращается в спасителя, или спаситель – в возлюбленного (как бывает у монахинь).

Все великие визионерки, о которых упоминает история, были истеричками, а самую знаменитую из них, святую Терезу, правильно называли «святой покровительницей истерии». Если бы религиозность у женщин была искренней, то она проявилась бы в каком-либо религиозном творчестве, чего и помину нет. Я думаю, что выражусь достаточно понятно, если очерчу различие между женским и мужским «верую» в следующей форме: религиозность мужчины – это высшая вера в себя, религиозность женщины – высшая вера в другого.

* * *