Полет сквозь годы

И вот с такого аэродрома слабо подготовленному пилоту Калану предстояло взлететь с перегруженным самолетом, на котором находился комкор. Из последних сил перетягивая через мост, Калан перешел во второй режим полета, не удержал машину, и она рухнула в море вблизи гостиницы «Ривьера». Товарищ Фабрициус, выбив окно кабины, высадил в воду следовавших вместе с ним женщину с ребенком и инженера, но не успел выбраться из кабины сам и, захлебнувшись, погиб. Калан с бортмехаником подхватили женщину и ребенка, спасли их. Инженер доплыл до берега без посторонней помощи. Осенью того же года пострадал и я с бортмехаником П. Добротворским. Мы шли сквозным рейсом из Баку в Харьков. Из-за позднего времени в Ростове пришлось заночевать. Поутру погода не благоприятствовала полету: с Азовского моря шли тяжелые дождевые облака, порой снижавшиеся до самой земли.

Начальник Ростовской станции, имея, как выяснилось позже, из промежуточного пункта Дебальцево сведения о совершенно нелетной погоде, обманул меня и дал вполне удовлетворительные метеоданные. Я вылетел, имея на борту, помимо почты, только одного пассажира, следовавшего в Москву. От Ростова шел с сильным боковым ветром. Местность к Дебальцеву все время повышается, и чем ближе я подходил к нему, тем чаще оказывался то в облаках, то в тумане. Километрах в десяти от Дебальцева меня совсем накрыло туманом. Кое-как развернувшись, я хотел возвратиться, но облачность и сплошной туман с Азова закрыли землю. Чтобы не свалиться, пошел на посадку. Под крылом мелькнуло что-то похожее на поле; выключив мотор, я сел. Самолет покатился по ровному месту и уже почти совсем остановился, когда впереди вдруг открылась каменистая отвесная балка, расщелина, и мы с высоты 10 метров рухнули вниз...

Очнулся я на телеге. Нас везли в ближайшее село. У меня было разбито лицо. У Добротворского оказалась глубокая рана на правом бедре. Пассажир отделался легкими ушибами. 

Молодой сельский врач находился в это время на охоте. Меня оперировал его помощник, старый фельдшер, ветеран русско-японской войны. Он с таким искусством наложил на лицо 12 швов, что когда нас через два дня перевезли в Дебальцевский госпиталь, то врачи искренне подивились мастерству исполнения этой довольно сложной пластической операции.

При прощании добрый старик фельдшер сказал нам:

— Ну, хлопцы мои, слухайте, що я вам на дорогу казать буду! Здоровы вы оба, як добрые быкы. Летайте соби и нас лыхом не помятуйте. Що моглы, то и зробылы. Здоровеньки булы!

В первый же рейс после поправки мы сбросили ему на вымпеле огромный букет цветов и подарок...

Весной 1931 года на линию пришли долгожданные трехмоторные самолеты ЮГ-1, переделанные на нашем заводе на пассажирские. Крейсерская скорость их равнялась 170 километрам в час. В случае отказа одного мотора машина спокойно продолжала полет на двух, что имело особо важное значение при полетах в горах. Новые самолеты хорошо брали высоту и были оборудованы прибором «Пионер», позволявшим пилотировать их при невидимом горизонте. Летать на машине ЮГ-1, знакомой мне ранее, было истинным удовольствием.

Но недолго наслаждался я полетами.

Начальник харьковского узла товарищ Качура, выпуская меня в рейс на Пятигорск, приказал по прибытии в конечный пункт немедленно возвратиться обратно и ни в коем случае не лететь в Баку. Тут следует пояснить, что начальник пятигорской станции, находившейся в ведении бакинского узла, — мой сослуживец по гражданской войне, бывший летчик Ерофеев — частенько использовал наши самолеты для транспортировки грузов и пассажиров. Едва я прибыл на место, как выяснилось, что бакинский самолет задержался из-за неисправности в Махачкале и в Пятигорске не будет.

Я предупредил Ерофеева, что возвращаться в Харьков мне приказано с рассветом. Он промолчал. Когда же наутро мы встретились у самолета, он потребовал, чтобы я летел в Баку. Я повторил, что имею приказание вернуться в Харьков.

— Здесь я начальник! — вспыхнул Ерофеев, переходя на крик.

— Товарищ начальник станции! Запросите Харьков. Если будет дано согласие, полечу, куда прикажете. Иначе не могу.

— Я здесь начальник, и никаких разрешений Харькова мне не нужно! Полетите вы или нет?

— Без разрешения Харькова — нет!

— Ну хорошо же! Ты... вы пожалеете об этом... И очень!