Полярный круг

А Кайо, прежде чем добраться до умывальной, надо решиться вынырнуть из-под одеяла в студеный, остывший воздух, достать одежду, разложенную на стуле, и быстро натянуть на себя. Потом некоторое время посидеть, чтобы стылая одежда согрелась теплом от тела, унять дрожь и собрать силы, чтобы отправиться в морозную свежесть умывальной.

Кайо проходил по темному коридору, открывал дверь и оказывался в полутемной комнате, вдоль одной из стен которой был укреплен жестяной желоб с металлическими сосочками. В углу стояла бочка с замерзшей водой. Толстый слой льда пробивали тяжелым ковшом, а потом еще надо было отбить лед с сосочка, чтобы вода шла струей. От холода ломило зубы, пальцы, горела кожа, а мысль была там, рядом с Нехлюдовым, в его теплой комнате, в окружении красивых, дорогих, уютных вещей. Кайо ждал в своей душе зарождения классовой ненависти к помещику, но, к стыду своему, чувствовал к нему большую зависть.

Просыпался интернат. Из кухни несло запахом горячей нищи, затапливались печи, теплый воздух наполнял комнаты, большую залу, служившую столовой. Понемногу зависть к помещику Нехлюдову проходила, оставалось любопытство, которое тревожило Кайо целый день.

Когда началась война, Кайо жил в интернате, ходил в улакскую школу. В первое время после ошеломляющего известия о нападении фашистов он почувствовал даже некоторое радостное возбуждение: вот оно, пришло романтическое время войн, дальних походов, кавалерийских рейдов, которые он видел только в редких кинофильмах, доходивших в те годы до Улака. Возникла даже мысль: если война продлится долго, то он, Кайо, пойдет на войну и обязательно совершит героические подвиги. Но все взрослые были уверены в том, что война быстро завершится победой. Ведь об этом пелось и в довоенных песнях, и в новых, которые Кайо учил в пионерском лагере я на школьных уроках пения. Но шли дни и месяцы, а война не кончалась. Мало того — в сводках Совинформбюро появилась тревожные нотки. Серьезность положения на фронте легче всего угадывалась по поведению русских, живших в чукотском селении. Все мужчины-учителя подали заявления с просьбами отправить на фронт. То же самое сделали работники полярной станции и торгово-заготовительной базы. На фронт из всего Улака попали только двое молодых полярников, а всем остальным было приказано оставаться на своих местах.

Полярников провожали всем селением. На маленьком гидробазовском судне они отправились до бухты Провидения, а оттуда на большом пароходе во Владивосток. Женщины плакали, а мужчины стояли с суровыми лицами.

С наступлением зимы начали приходить сообщения о тяжелом положении Ленинграда. Наталья Кузьминична, чьи родные и близкие уже давно не подавали вестей о себе, приходила с заплаканным лицом, и ребята, чтобы лишний раз не огорчать ее, налегали на английский, благо он был еще и языком союзников.

Со снабжением стало плохо. Кончились продукты, завезенные в последнюю предвоенную навигацию. Ввели нормирование. Печатных карточек не было, но в магазине появились длинные списки, по которым выдавали хлеб, сахар.

К весне почти не осталось муки и других продуктов. Русские жители Улака все охотнее потребляли нерпичье и моржовое мясо. Некоторые сами охотились в прибрежных льдах. Но коренные улакцы болезненнее всего переживали отсутствие табака. Пытались курить разные заменители — собирали в тундре какие-то травы, сушили их, клали в трубки даже спитой чай. Табак стал величайшей ценностью, и за щепоточку можно было достать невероятные вещи.

Наступило первое военное лето. По северным селениям прошел слух, что идет пароход, груженный американскими продуктами. Но он приблизился к берегам, когда с севера надвинулись льды. Пароход раздавило напротив Улака, и весь груз в спешке пришлось свалить на берег недалеко от яранг. Складов не хватало, ящики с диковинными консервами, мешки с мукой и сахаром сложили штабелями между домов и яранг, накрыли кое-как брезентом и моржовыми кожами.

Поздней осенью, на пороге зимы, когда установился наст, продукты возили по окрестным селениям на собачьих упряжках. Но много ли увезешь на нарте?

Обилие продуктов в Улаке не означало отмены карточной системы. Она стала еще строже, потому что по всей стране существовала единая норма на продукты питания.

Каждый вечер Кайо с товарищами ходил на полярную станцию слушать последние известия. Они шли берегом моря мимо смерзшихся мешков с сушеными фруктами, лопнувших банок с консервированными ананасами, мимо наваленных грудами мешков с драгоценной белой мукой, бочек со сладкой патокой, огромных жестяных банок со сгущенным молоком. Шагая под холодными сполохами полярного сияния, Кайо мечтал о невозможном: он мчится на собачьей упряжке по ленинградским улицам, останавливается на Дворцовой площади, привязывает собак к Александрийскому столпу и собирает вокруг себя голодных ребятишек. Он открывает острым охотничьим ножом банку сгущенного молока, разрезает большую буханку хлеба, и ленинградские ребятишки, его сверстники, макают в густое молоко хлеб и едят, благодаря взглядом чукотского парня.