Полярный круг

— Вот я тебе и говорю — остановился. А люди проходили мимо, уходили вперед. Ну, когда чужие люди уходили — это не очень беспокоило меня. А вот когда моя родная дочь ушла — тут мне страшно стало… Долго переживал. Потом решил — надо идти. Ведь человек есть человек, пока он двигается. До чего дожил — за все годы ни разу в отпуске не был, раз только съездил к дочери в Дебин… А вот теперь хочу посмотреть Ленинград, вспомнить себя молодым…

— Жалеешь, что тогда уехал и не вернулся? — спросил Тато, наливая по стакану крепко заваренного чая.

— Еще не знаю, — уклончиво ответил Кайо. — Сначала хочу понять.

Тато слушал друга и начинал вспоминать того неугомонного школьника Кайо, который пустился в дорогу без копейки в кармане весной 1946 года. Ему доказывали, что для поступления в университет еще надо десятилетку закончить, а он упрямо твердил свое: надо ехать, там видно будет. И оказался прав: при северном факультете университета к его приезду открылось подготовительное отделение.

А Тато закончил провиденскую среднюю школу и уехал учиться в Хабаровский педагогический институт.

— Скажи, Кайо, почему ты не вернулся в университет?

— Вот сам хочу понять.

— Долго болел, что ли?

— Да нет, как приехал, почти сразу и поправился. Но ведь дело совсем не в этом.

— Жалко.

— Не знаю еще, — осторожно заметил Кайо.

Да, Тато стал другим. Трудно разглядеть в этом человеке, слегка располневшем, в модных очках, того Тато, отличника по изложениям и сочинениям, близкого друга, почти что двойника, повествователя древних легенд о подвигах людей.

Да, Тато сегодня иной. Современный, может быть, такой, каким должен быть педагог, окончивший высшее учебное заведение, несколько озабоченный, что его сверстник не совершил такого жизненного подвига, как он сам. Он судит его со своей точки зрения, а Кайо со своей. Чья верна? Где правильная точка отсчета, откуда можно мерить жизненную ценность человека? И что такое истинная ценность человеческая?

— О чем задумался? — с любопытством спросил Тато.

— Да так, — уклончиво ответил Кайо. — Все какие-то странные мысли приходят в голову.

— Ты помнишь нашу учительницу английского языка Наталию Кузьминичну? — спросил Кайо.

— Как же! — оживился Тато. — Отлично помню. Несправедливы мы были к ней поначалу.

Действительно, когда Наталья Кузьминична появилась в Улаке, она произвела большое впечатление не только на учеников, но и на всех жителей Улака. Прежде всего тем, что она была гораздо старше своих товарищей и показалась старушкой, хотя в ту пору ей было не больше сорока. В дождливую погоду она защищалась зонтиком, из-за которого чуть не лишилась жизни: в один из ураганных осенних дней учительницу вместе с зонтиком потащило к морю и швырнуло бы в волны, не выпусти она из рук злополучную защиту от дождя.

— Наверное, увидишь ее — передай ей привет от меня, — сказал Тато — и извинись от моего имени: скажи, мол, больше не курит Тато.

Ребята курили в дощатом нужнике: дым шел изо всех щелей, а Наталья Кузьминична колотила палкой по стенам и просила всех выйти.

А вот когда началась война и стали приходить известия о ленинградской блокаде, отношение к Наталье Кузьминичне резко переменилось… Да, надо будет и ее навестить…

Идя в гостиницу от Тато, Кайо думал: свидание с давним сердечным другом детства не дало ожидаемой радости, отчего же так? Неужели Тато так ушел вперед, что ему уже неинтересно с Кайо? Или Кайо неинтересно с Тато? Действительно ли друг ушел вперед? А может быть, в сторону? А в другую — Кайо?

В гостиничном номере все были в сборе. Алексей радостно сообщил:

— Идет борт из Анадыря. Здесь заночует, а утром рано можем лететь. Уже зарегистрировали билеты!

— Отлично! — сказал Кайо. Что-то есть все-таки в этом парне. Во всяком случае, день ото дня в душе Кайо росло к зятю какое-то теплое чувство.

Утром обещанный самолет взял курс на Анадырь. В бухте Гуврэль он сделал короткую остановку, и Кайо был удивлен новым каменным зданием аэровокзала, с залом, ожидания, с буфетом на втором этаже. В тот год, когда он возвращался из Ленинграда, здесь стоял кособокий деревянный домик в две комнаты, где было все — и аэровокзал, и профилакторий для пилотов, и кабинет начальника аэровокзала.

Да, многое изменилось на чукотской земле, обновилось, стало богаче. Это радовало, наполняло сердце гордостью. И хотя Кайо прожил все эти долгие годы на самой что ни на есть Чукотке, в ее глубинке, в сердцевине тундры, ему часто казалось, что он вернулся домой после долгого отсутствия.

И вот сейчас, сидя в мягком кресле самолета, обозревая горный массив Гуврэльского мыса, испещренный белыми полосками никогда не тающего снега, Кайо чувствовал себя человеком вне времени. Рядом, прильнув к иллюминатору, сидела Иунэут, впереди о чем-то ворковали, прижавшись друг к другу, Алексей и Маюнна. Всем было покойно и уютно в этом большом, плавно летящем самолете. Оказывается, это не так-то легко осознать вдруг, что ты в своей жизни ничего особенного не сделал, ничего такого, что было бы дорого и памятно для людей.