Полибий и его герои

Только пусть читатель не подумает, что Полибий похож на тех словоохотливых и тщеславных людей, которые все разговоры сводят к себе и к месту и не к месту рассказывают случаи из своей жизни. Как раз этого-то у Полибия совсем нет. О себе он ничего не рассказывает. Мы не знаем ни о его детстве, ни о ранней юности, не знаем, где он учился, кто были его наставники и приятели, уж не говорю об увлечениях и романах. Для иллюстрации своей мысли он действительно любил приводить случаи из жизни, примеры смелого и трусливого, разумного и глупого поведения. Но ни разу это не были примеры из его собственной жизни. И уж менее всего он склонен выставлять себя читателю как образец для подражания. Лишь однажды он обращается к воспоминаниям. Я имею в виду его рассказ о юности Сципиона. Но нужен он для характеристики самого Сципиона, а отнюдь не автора. Полибий ни разу не поддался естественному искушению и не намекнул, что это его благотворному влиянию юноша обязан своими успехами, что это он надоумил своего воспитанника раздать наследство. Нет. Сципион, утверждает Полибий, действовал под влиянием собственного великодушного сердца.

Итак, Полибий не пытается навязать читателю рассказ о себе самом вместо рассказа об исторических деятелях. Но он показывает нам события и обсуждает их с нами. В результате мы узнаем его взгляды на добро и зло, на богов и будущую жизнь, на государственное устройство и философию.

Это придает необыкновенное своеобразие его стилю. Вот, например, он повествует о кровавых событиях Союзнической войны. В городе Кинефа только что прощенные изгнанники после торжественных клятв и трогательного примирения открыли ночью ворота этолянам, а те перерезали своих союзников, а город спалили. И Полибий делает такой комментарий. Кинефяне, говорит он, понесли кару за свою жестокость. И эта жестокость кажется тем удивительнее, что родом они аркадцы, а все аркадцы славятся по всей Греции своим добродушием. Почему же кинефяне так непохожи на сородичей? Потому что они не занимаются музыкой. А «занятие музыкой полезно всем людям, а аркадцам оно совершенно необходимо». Дело в том, что климат в Аркадии горный, суровый, и нравы жителей должны были бы быть суровы. Вот почему мудрые законодатели приучили аркадцев к музыке, которая смягчила их души, а кинефяне забросили эти спасительные уроки, что и привело к роковым последствиям. Но самое замечательное в конце. Все это я говорю, заключает Полибий, для того, чтобы аркадцы никогда не пренебрегали музыкой, а сами кинефяне, «если когда-либо божество будет милостиво к ним, постарались облагородить себя… музыкой, ибо этим только способом они могут избавиться от одичания» (IV, 19, 13–21, 1–2

).

В другом месте он укоряет военачальника за непродуманные действия и замечает, что полководцу нужно знать математику. И тут же, увлекшись, начинает объяснять, как определить высоту стены, построив два подобных треугольника. Или о площади и периметре городов. Или какую геометрическую фигуру нужно использовать для построения войска, чтобы оно казалось меньше? Или больше? Кроме того, полководцу еще нужно разбираться в астрономии, чтобы представлять длину дня и ночи в разное время года и уметь определять время по звездам. И тут же сообщает начальные сведения о зодиаке. Или рассуждает, какими должны быть лестницы для взятия городов штурмом и как следует их правильно ставить (IX, 14–20).

И вот на протяжении почти 40 книг мы можем наслаждаться беседой с этим ярким интересным человеком. О Полибии можно сказать то, что сам он говорит об Александре: «Ум этого человека превосходил нормальный человеческий, об этом спора нет». Но в Полибии поражает не только ум. Поражает эта оригинальность мысли, неожиданный взгляд на самые привычные вещи, остроумие, замечательная убедительность и разительность доводов. Все продумано и изложено так ясно, с такой подкупающей простотой, что читатель не только верит ему безусловно, нет, ему даже в голову не приходит, что может быть как-то иначе. Постепенно мы все более и более подпадаем под его влияние. Моммзен с негодованием говорит о пошлости религиозных взглядов Полибия и тут же в точности повторяет все его положения о Сципионе Старшем, построенные как раз на этих «пошлых» религиозных взглядах. Мы начинаем понимать, какой могучей властью над умами обладал этот человек. Понятна восторженная влюбленность сыновей Эмилия Павла!

Беседы с Полибием имеют прелесть необычайную. Они придают удивительное своеобразие и непосредственность его стилю и позволяют нам хотя отчасти проникнуть во внутренний мир этого замечательного человека.

Изобретатель