Полибий и его герои

Это было всего год назад. Сейчас же началась Пуническая война. Масинисса мечтал сам покорить Карфаген и создать огромную Пунико-Ливийскую державу. Появление римлян в Африке разрушило его планы. По-видимому, ему нелегко было видеть крушение своих надежд. Во всяком случае, в римском лагере он так и не появился. И не только не появился сам, но и сыновей не прислал и вообще не оказывал римлянам никакой помощи. Но если он и обижался на римлян, его чувства к Сципиону остались неизменными. Всю жизнь он хранил романтические воспоминания о друге своей юности. На смертном одре он постоянно говорил о Публии и звал его. «Я был другом его деду», — бормотал старик.

И вот сейчас Сципион и Полибий мчались в Цирту, чтобы застать царя живым. Но когда всадники соскочили с запыленных коней у ворот, их встретили многочисленные царевичи, которые объявили, что отец их умер и перед смертью завещал своих сыновей Сципиону. Он просил молодого римлянина позаботиться о них и разделить между ними наследство, а детям наказал во всем слушаться Сципиона. Публий справедливо и добросовестно выполнил волю умершего. Все были довольны и благодарны ему. Царем стал старший, Гулусса (Polyb. XXXVII, 10; Арр. Lib. 105–106).

Публий вернулся к своим — и кто бы поверил — с ним приехал Гулусса! Гулусса, которого прежде никакими силами было не заманить в римский лагерь! У римлян появился сильный союзник. Теперь Сципион, Полибий и нумидиец часто ездили втроем — влезали на скалы, перебирались через овраги, продирались через непролазные заросли маки и искали засады Фамеи. Гулусса был неоценим во время этой охоты. Местность он знал, как свои пять пальцев, а чутье имел как у ищейки. Нумидиец любил рассказывать о дальних странах, которые лежат в глубине Африки, о поселках на границах Эфиопии, где косяки домов, изгороди и даже загоны для скота сделаны из слоновых бивней (XXXIV, 16, 1

). Вечером при свете костра Полибий записывал эти рассказы и в душе его крепло желание самому увидать эти экзотические земли.

Однажды перед ними предстало жуткое зрелище. Они увидали ряд крестов, на которых висели трупы. Присмотревшись, они поняли, что перед ними не люди, а львы. Гулусса объяснил своим пораженным спутникам, что карфагеняне распинают львов, дабы им неповадно было нападать на людей (XXXIV, 16, 2). Рассказ Полибия вошел как эпизод в «Саламбо» Флобера. Карфагенские наемники едут по пунийским владениям. «Они шли точно по длинному коридору, между двумя цепями красноватых гор, как вдруг их остановило страшное зловоние, и они увидели под одним из рожковых деревьев нечто необычное: среди листьев показалась львиная голова. Они подбежали к дереву и увидели льва, привязанного к кресту за четыре лапы, как преступник. Его мощная голова опустилась на грудь, и передние лапы, исчезая наполовину под гривой, были широко распростерты, как крылья птицы. Все ребра до одного вырисовывались под натянутой кожей… Солдат это зрелище забавляло. Они стали называть льва римским гражданином и консулом и принялись бросать ему камни в глаза, откуда вылетали стаи мух… В ста шагах они увидели два других креста и затем еще дальше целый ряд распятых львов. Некоторые из них умерли так давно, что на дереве остались только остатки их скелетов. Другие, наполовину истлевшие, висели со страшно искривленной пастью. Некоторые львы были огромны. Кресты гнулись, и они качались по ветру, в то время, как над их головами неустанно кружились в воздухе стаи ворон… Варвары, перестав смеяться, почувствовали глубокое изумление. „Что это за народ, думали они, — который ради потехи распинает львов“».

Впоследствии эти наемники, герои повести, восстают против карфагенян и попадают им в руки. Их распинают на кресте — обычная у пунийцев казнь. «Так как крест Спендия был самый высокий, то на него опустился первый коршун. Тогда он повернул лицо к Автариту и… сказал ему…

— Ты помнишь львов по дороге в Сикку?

— То были наши братья, — ответил галл, испуская дух».