Полибий и его герои

Но самое блестящее свидетельство — одна из сатир Люцилия. Этот Люцилий был очень близкий друг Сципиона Младшего, названого сына Полибия, и, как все члены кружка Сципиона, находился под сильным влиянием нашего героя. В одном месте он рисует образ человека из толпы. «Он трепещет перед пугалами и Ламиями, которых изобрели Нумы Помпилии и Фавны, им он приписывает все. Подобно тому как маленькие дети верят, что медные статуи — живые люди, так и они принимают за правду лживые сновидения

и думают, что у медных статуй есть сердце. Во всем этом… ни крупицы правды, все ложь» (Lucil. XV, 484–489). Видимо, перед нами стихотворное переложение рассказа Полибия о Нуме.

Однако самый интересный пример того, как Полибий применял свои идеи на практике, — это Сципион Старший. Самый интересный потому, что Сципион не герой седой древности, как Нума и Ликург. Он почти современник автора. Все историки и все современники говорили о какой-то особой, из ряда вон выходящей религиозности великого полководца. Притом это была не обычная римская набожность и богобоязнь, но мистическое общение с божеством. Все помнящие его уверяли Полибия, что он во сне и наяву общался с богами. Он постоянно слышал некий голос, который называл своим даймоном. Известно, что такой божественный голос, сопровождавший его всю жизнь, был у Сократа. Даймон внушал Сципиону планы битв, а также ту необыкновенную уверенность в победе, о которой с таким удивлением рассказывают современники. Не только дикие иберы, не только благочестивые римляне, но и просвещенные греки были в этом убеждены. Все считали, что Публий поднял родное государство на такую высоту силой сновидений и вещих голосов (X, 2, 9

).

Естественно, Полибий приложил все силы, чтобы разбить этот образ. Поэтому рассказ о Сципионе он начинает с полемики со всеми своими предшественниками (X, 2, 5). Каковы его доводы? Прежде всего он исходит из теоретических положений, именно из известной уже нам теории создания религии мудрыми законодателями-обманщиками. Для мудрецов же она не нужна. Поэтому сначала историк доказывает, что Сципион был мудрецом (X, 2–3

). Отсюда следует неопровержимый вывод: он не был сам религиозным человеком. А раз так, значит, он «симулировал» божественное вдохновение. Иными словами, как мудрец придумывает религию, чтобы держать в узде чернь, так Сципион придумывал свою боговдохновенность, чтобы держать в узде войско и диких иберов. Он поступал как Ликург. «Публий, как мне кажется, походил на законодателя лакедемонян Ликурга». Ликург выдавал свои мысли за волю Аполлона. А «Публий внушал своим войскам такое убеждение, что все планы его складываются при участии божественного вдохновения» (X, 2, 8–11). Таким образом, Полибий творит некий исторический миф. Он отвергает боговдохновенность Сципиона не потому, что узнал какие-то новые факты, нет, Сципион становится изобретателем религии наших дней и повторяет древние действия обманщиков-законодателей.

После этого Полибий переходит к конкретным фактам. Он задумал объяснить, пожалуй, самое знаменитое, самое бесспорное «чудо» Публия — взятие Нового Карфагена. События под Новым Карфагеном — одна из самых таинственных страниц античной истории. В Испанию с небольшим войском прибыл новый молодой полководец, столь знаменитый впоследствии Сципион Старший. Молодой военачальник зимовал в Иберии, а весной двинулся к Новому Карфагену, столице пунийской Испании. Этот город считался ключом от страны. Его охранял только небольшой отряд, а ближайшее пунийское войско было в десяти днях пути.

Карфагеняне вовсе не по небрежности или беспечности оставили без защиты такой стратегически важный пункт. Но искусство и природа делали крепость практически неприступной. Карфаген испанский был уменьшенной копией Карфагена африканского. Располагался он на полуострове, соединенном с сушей узкой косой. Со всех сторон его окружало море, на севере же омывало озеро, которое соединялось с морем искусственным каналом. Канал этот превращал озеро в лагуну. Он был настолько узок, что по нему мог проплыть лишь небольшой рыбачий челн. Город можно было взять только измором и правильной осадой. Но у Сципиона на это не было времени: ведь ближайшее пунийское войско находилось в десяти днях пути, а его собственная армия была слишком мала.

Сципион прибыл к городу вечером. Он собрал воинов и объяснил все выгоды обладания Новым Карфагеном, а в заключение сказал, «что сам явившийся к нему во сне Нептун внушил мысль об этом предприятии, что божество обещало проявить свое содействие на поле боя с такой очевидностью, что все войско убедится в его участии» (X, 12, 5–7). На другой день Публий начал штурм с суши, а Лелий — с моря. Римлянам удалось отбросить пунийцев и подойти к стенам. Но тут выяснилась их полная беспомощность: они не могли преодолеть огромные стены крепости.