Читаем Политика аффекта. Музей как пространство публичной истории полностью

Изучение современных краеведческих музеев представляется куда более сложной задачей, чем работа с отраслевыми — этнографическими, естественно-научными, историческими — музеями. У этого факта есть несколько причин, основные из которых заключаются в неопределенности понятия краеведения, непризнании его самостоятельной дисциплиной со стороны академической науки и отсутствии в России критических научных рамок, которые могли бы способствовать осмыслению понятия краеведения: как оно конструировалось в советское время и как конструируется сейчас. Тем не менее критическое поле вокруг практики и теории краеведения начинает формироваться: работы Марины Лоскутовой, Эмили Джонсон, Виктории Донован, Катерины Евтухов посвящены осмыслению этого движения, его роли в формировании локального научного знания в России и СССР401

. Соответственно, при существующей неопределенности понятия «краеведение» довольно сложно критически оценить краеведческие музеи и их роль в создании локальной идентичности. Современные музейные исследования (museum studies) могли бы стать такой научной рамкой, однако существует всего несколько работ, исследующих принципы построения экспозиций краеведческих музеев и нарративы, которые они создавали в советское время и продолжают создавать сейчас.

В настоящем исследовании предпринята попытка проанализировать и отрефлексировать наследие советских принципов в области построения современных экспозиций краеведческих музеев. Эта статья — часть большого исследования, в котором я анализирую двадцать два современных краеведческих музея в разных регионах России, — деконструирует принципы построения их экспозиций по отделам и выделяет наследие советской идеологии в современных музеях. К сожалению, в рамках данной статьи это исследование невозможно привести в полном объеме, поэтому я сконцентрируюсь на ключевых, по моему мнению, положениях работы.

Представления о том, что именно следует считать краеведением и краеведческим музеем, а также подходы к изучению данного феномена (в среде как отечественных, так и зарубежных исследователей) за последние сто пятьдесят лет сильно менялись. Проследить эволюцию этих представлений и разобраться в нюансах разных определений — отдельная сложная и амбициозная задача, которая вряд ли может быть решена в рамках обзорной статьи. Поэтому в данной работе будут намечены лишь общие понятийные контуры того, что я предлагаю считать краеведческими музеями. Эти контуры, однако, включают в себя важнейшие черты указанных явлений. Под краеведением в данной статье понимается система производства знания, возникшая в XIX веке на основе регионального активизма, в которую было вовлечено большое количество энтузиастов. Стоит понимать, что краеведение как дисциплина так и не преуспело в выработке собственного оригинального научного метода. Его основными подходами были сбор, соединение методов уже существующих научных дисциплин (истории, географии, этнографии, антропологии и т. д.) и последующее их применение к исследованию одной конкретной территории (о чем можно прочитать в работах теоретиков краеведения советского времени). Как известно, упомянутые научные дисциплины в нашей стране развивались в условиях отсутствия свободных дискуссий, массовых репрессий в отношении ученых и полной изоляции от западного опыта402

.

Согласно «Российской музейной энциклопедии»403

, к краеведческим музеям относятся «комплексные музеи, документирующие особенности природного развития, истории, хозяйственной жизни, культуры и быта определенной территории или населенного пункта». Сейчас в России их насчитывается более восьмисот. При этом под «определенной территорией» может подразумеваться и село, и деревня, и бóльшие территории (например, Республи­ка Якутия — самая большая в мире административно-территориальная единица). В результате получается про­странственная «матрешка»: музей в столице региона представляет идентичность целого региона, а в деревне — лишь территорию этой деревни. Если говорить о крае­ведческих музеях в общемировом контексте, то главное их отличие от западных аналогов заключается уже в самом принципе формирования коллекции. Если западные музеи вырастали из этнографических колониальных коллекций «странностей» — «кабинетов курьезов», которые формировались на основе перевозимых в центр с периферии артефактов, то отечественные краеведческие музеи руководствовались противоположным принципом — собирали «типичное» для региона (иногда оставляя, впрочем, в экспозиции место и для «курьезов»)404.

Современные музейные исследования часто фокусируются на перцепции экспозиции зрителями, на создаваемых «атмосферах» и опытах, на анализе эмоционально-аффективной составляющей экспозиционных пространств405. Эта рамка лишь частично применима в данном исследовании, так как меня больше интересуют теоретические основы построения краеведческих экспозиций, а краеведческие музеи редко ставили своей целью создание «опыта» в современном понимании.

Перейти на страницу:

Все книги серии Интеллектуальная история

Поэзия и полиция. Сеть коммуникаций в Париже XVIII века
Поэзия и полиция. Сеть коммуникаций в Париже XVIII века

Книга профессора Гарвардского университета Роберта Дарнтона «Поэзия и полиция» сочетает в себе приемы детективного расследования, исторического изыскания и теоретической рефлексии. Ее сюжет связан с вторичным распутыванием обстоятельств одного дела, однажды уже раскрытого парижской полицией. Речь идет о распространении весной 1749 года крамольных стихов, направленных против королевского двора и лично Людовика XV. Пытаясь выйти на автора, полиция отправила в Бастилию четырнадцать представителей образованного сословия – студентов, молодых священников и адвокатов. Реконструируя культурный контекст, стоящий за этими стихами, Роберт Дарнтон описывает злободневную, низовую и придворную, поэзию в качестве важного политического медиа, во многом определявшего то, что впоследствии станет называться «общественным мнением». Пытаясь – вслед за французскими сыщиками XVIII века – распутать цепочку распространения такого рода стихов, американский историк вскрывает роль устных коммуникаций и социальных сетей в эпоху, когда Старый режим уже изживал себя, а Интернет еще не был изобретен.

Роберт Дарнтон

Документальная литература
Под сводами Дворца правосудия. Семь юридических коллизий во Франции XVI века
Под сводами Дворца правосудия. Семь юридических коллизий во Франции XVI века

Французские адвокаты, судьи и университетские магистры оказались участниками семи рассматриваемых в книге конфликтов. Помимо восстановления их исторических и биографических обстоятельств на основе архивных источников, эти конфликты рассмотрены и как юридические коллизии, то есть как противоречия между компетенциями различных органов власти или между разными правовыми актами, регулирующими смежные отношения, и как казусы — запутанные случаи, требующие применения микроисторических методов исследования. Избранный ракурс позволяет взглянуть изнутри на важные исторические процессы: формирование абсолютистской идеологии, стремление унифицировать французское право, функционирование королевского правосудия и проведение судебно-административных реформ, распространение реформационных идей и вызванные этим религиозные войны, укрепление института продажи королевских должностей. Большое внимание уделено проблемам истории повседневности и истории семьи. Но главными остаются базовые вопросы обновленной социальной истории: социальные иерархии и социальная мобильность, степени свободы индивида и группы в определении своей судьбы, представления о том, как было устроено французское общество XVI века.

Павел Юрьевич Уваров

Юриспруденция / Образование и наука

Похожие книги

Истина в кино
Истина в кино

Новая книга Егора Холмогорова посвящена современному российскому и зарубежному кино. Ее без преувеличения можно назвать гидом по лабиринтам сюжетных хитросплетений и сценическому мастерству многих нашумевших фильмов последних лет: от отечественных «Викинга» и «Матильды» до зарубежных «Игры престолов» и «Темной башни». Если представить, что кто-то долгое время провел в летаргическом сне, и теперь, очнувшись, мечтает познакомиться с новинками кинематографа, то лучшей книги для этого не найти. Да и те, кто не спал, с удовольствием освежат свою память, ведь количество фильмов, к которым обращается книга — более семи десятков.Но при этом автор выходит далеко за пределы сферы киноискусства, то погружаясь в глубины истории кино и просто истории — как русской, так и зарубежной, то взлетая мыслью к высотам международной политики, вплетая в единую канву своих рассуждений шпионские сериалы и убийство Скрипаля, гражданскую войну Севера и Юга США и противостояние Трампа и Клинтон, отмечая в российском и западном кинематографе новые веяния и старые язвы.Кино под пером Егора Холмогорова перестает быть иллюзионом и становится ключом к пониманию настоящего, прошлого и будущего.

Егор Станиславович Холмогоров

Искусствоведение
Похоже, придется идти пешком. Дальнейшие мемуары
Похоже, придется идти пешком. Дальнейшие мемуары

Долгожданное продолжение семитомного произведения известного российского киноведа Георгия Дарахвелидзе «Ландшафты сновидений» уже не является книгой о британских кинорежиссерах Майкле Пауэлле и Эмерике Прессбургера. Теперь это — мемуарная проза, в которой события в культурной и общественной жизни России с 2011 по 2016 год преломляются в субъективном представлении автора, который по ходу работы над своим семитомником УЖЕ готовил книгу О создании «Ландшафтов сновидений», записывая на регулярной основе свои еженедельные, а потом и вовсе каждодневные мысли, шутки и наблюдения, связанные с кино и не только.В силу особенностей создания книга будет доступна как самостоятельный текст не только тем из читателей, кто уже знаком с «Ландшафтами сновидений» и/или фигурой их автора, так как является не столько сиквелом, сколько ответвлением («спин-оффом») более раннего обширного произведения, которое ей предшествовало.Содержит нецензурную лексику.

Георгий Юрьевич Дарахвелидзе

Биографии и Мемуары / Искусствоведение / Документальное