Политика аффекта. Музей как пространство публичной истории

На I Всероссийском музейном съезде⁴²⁶ теоретик, практик и методист краеведения Натан Шнеерсон представил общие принципы функционирования «новых советских» краеведческих музеев. Помимо научных задач, которые заключались в выстраивании краеведческих работ согласно принципам диалектического материализма и нуждам социалистического строительства⁴²⁷, Шнеерсон также уточнил общие принципы построения экспозиций. Например, он говорил о построении в экспозиции искусственных бытовых комплексов, без которых «вся экспозиция музея является мертвой схемой»⁴²⁸

.

В 1934 году было еще раз подчеркнуто, что в основе краеведческих экспозиций должны лежать принципы диалектического материализма как «единственного правильного метода, показывающего явления природы, социальные отношения и изменение природы волей и руками человека»⁴²⁹. Основной же целью краеведческого музея становилась демонстрация эволюции природы и человека и развития человеческого общества. Дореволюционные музеи показывали «старые диковины» по «систематическому принципу» и экспонировали «вещи, а не идеи, без связи», говоря «о прошлом, а не о будущем»⁴³⁰. Новые экспозиции имели «комплексную форму» (эпистема современности, по Фуко): демонстрируемые объекты были представлены «в отношениях» друг с другом и передавали скорее мысли, идеи и процессы (изба, интерьер или биогруппа в диораме)⁴³¹

. Впоследствии описанная выше четырехчастная структура экспозиций неоднократно критиковалась и уточнялась, однако в истории краеведческих музеев до сегодняшнего дня не было более крутого поворота, чем введение этой единой унифицированной системы.

В эти же годы мы встречаем замечания о влиянии музея на зрителя: так, в 1934 году подчеркивается, что «музейная экспозиция — могучее орудие пропаганды, более убедительное, чем книга или живое слово»⁴³². То есть человеческий опыт и то, что зритель считывает в экспозиции, становится важным (чтобы не допустить возможных нежеланных трактовок). В целом строгие правила построения экспозиций включали в себя и режиссирование зрительского опыта, и невозможность допуска «неправильного» прочтения экспозиций. Контроль над зрительским опытом доходил до анекдотов: так, Александр Котс, один из авторов новых принципов построения подотдела о природе, в 1944 году критикует возможность использования «живых животных» в экспозициях. Его главным аргументом становится именно невозможность контроля над поведением животных и тем самым — над реакцией зрителя: «А животные могут выкинуть движения не предусмотренные никакими планами и тем самым только отвлечь массового зрителя от понимания экспоната. Можно уверенно сказать, что одно лишь кваканье лягушки или вылетевший из аквариума жук способны обесценить всю экспонатуру залы, приковав внимание массового зрителя к этим непредусмотренным программами просмотра эпизодам и сорвать сверхценность обобщающей его идеи»⁴³³. Этот кажущийся абсурдным комментарий хорошо иллюстрирует общую озабоченность советских практиков правильностью прочтения нарративов, созданных в краеведческих музеях, и недопустимостью создания «второго мнения».

Следующая важная реформа краеведческой сети и краеведения произошла в 1937 году, однако на музейную деятельность она оказала косвенное влияние, вызвав в основном институциональные изменения внутри сети (в частности, были ликвидированы практически все краеведческие общества). Со временем в большинстве музеев исчез отдел «Введение» — и экспозиция краеведческого музея приобрела свою ставшую классической форму:

1) «Природа» (строился по ландшафтному принципу, показывал взаимодействие человека с природой, связи между объектами живой природы в контексте теории эволюции Дарвина, а также полезные ресурсы края);

2) «История» (показывал участие края в событиях истории страны)⁴³⁴;

3) «Общество» (рассказывал об устройстве быта русских, культурной и общественной жизни)⁴³⁵

.

Процесс централизации завершился в 1955 году, когда Центральный научно-исследовательский институт методов краеведческой работы⁴³⁶ был переименован в НИИ музееведения, а также претерпел ряд внутренних реформ, в результате которых краеведческие музеи стали менее управляемыми и контролируемыми центральной властью, перестали мыслиться как орудия пропаганды и проект советской власти по сбору данных⁴³⁷. Если до 1955 года (пока существовал государственный орган управления краеведением) дебаты и пересмотры принципов построения экспозиций присутствовали, то впоследствии попытки осмысления структуры краеведческих экспозиций, их региональной дифференциации и теоретических принципов, лежащих в их основе, практически сошли на нет.

Из-за устранения институциональной базы и отсутствия ее (и критического дискуссионного поля) в современной России комплексных попыток пересмотреть установившуюся централизованную систему построения экспозиций не осуществлялось. После 1955 года — и до сих пор — попыток переосмыслить краеведческие экспозиции и выработать альтернативные решения практически не наблюдалось.