Полк, к бою!

— Во-первых, работать ночью, — ответил я. — В это время дежурство на переднем крае нести только расчетам станковых и ручных пулеметов да по стрелковому отделению от роты. Во-вторых, трудиться всем! Порядок работы на последующие дни буду уточнять в зависимости от обстановки.

Возвратившись поздно вечером на КП батальона, увидел… сидящего в моей землянке политрука Иванова!

— Здравствуйте, Михаил Григорьевич! — сказал тот, вставая. — Вот мы и опять вместе. Что так смотришь, не рад? Как видишь, получил сегодня назначение…

— Значит, комиссаром батальона к нам, Иван Иванович? Это же здорово!

— Как дела, что успел посмотреть за день? — переходя на деловой тон, спросил между тем комиссар.

Я взял схему обороны батальона и, показывая по ней, рассказал ему, что представляют, на мой взгляд, в настоящее время ее сильные и слабые стороны. Красным карандашом нанес свое решение по усовершенствованию.

— Сегодня ночью начнем инженерные работы, — сказал я в заключение.

— Сколько надо времени, чтобы отрыть ротный район обороны? — спросил заинтересованно комиссар.

— По моим подсчетам, для работы в ночное время мы сможем привлечь из батальона сто десять — сто двенадцать человек. Значит, нужно две-три ночи, чтобы отрыть основные позиции, и столько же, чтобы соединить их траншеей. Кроме того, потребуется еще пара ночей, чтобы провести ход сообщения от обороны второй роты в тыл к новому опорному пункту.

— Да, дело задумано хорошее, — кивнул головой Иванов. — Успеть бы только завершить все это до начала вражеского наступления.

— Если даже сделаем половину задуманного, уже будет хорошо.

— Верно. Ну, я пойду в первую роту, — сказал Иван Иванович. — Хочу посмотреть, что и как там, познакомлюсь с людьми.

— А я буду ждать вторую роту в новом районе. Хочу, чтобы люди правильно поняли мое решение.

Из землянки мы с комиссаром вышли вместе. По-прежнему моросит холодный дождь, темно. В небо одна за другой взлетают немецкие ракеты. При их неверном свете вражеские пулеметы прочесывают огнем нейтральную полосу. Делают это гитлеровцы неспроста. Прошлой ночью наши разведчики захватили несколько пленных. И наоборот, все попытки фашистов утащить из нашей обороны хотя бы одного "языка" не имеют успеха. Вот сейчас и нервничают.

На опушке леса, у шоссе, мы расстаемся с Иваном Ивановичем.

Через несколько минут до меня донесся топот ног и приглушенный говор. Люди шли по кювету. Не дойдя до угла опушки леса, остановились. По голосу, отдававшему команды, узнаю младшего лейтенанта Елинского. Подхожу, здороваюсь с бойцами. А Елинского спрашиваю:

— Ну, успокоился? Входишь в курс дела?

— Понемногу.

Еще утром, когда я объявил Елинскому о его назначении командиром роты, он воспринял это как-то неохотно.

— Может, кто бы другой? — попытался отказаться младший лейтенант.

Но я настоял на своем. И не без оснований.

Елинский прослужил в роте около двух лет. Скромный и застенчивый, он почему-то всегда сторонился начальства. Потому-то в свои двадцать пять лет и считался самым обыкновенным взводным, которому, мол, еще надо и надо приобретать командирские качества. Бои же показали, что эти качества у Елинского уже есть. Его взвод сражался стойко, сам младший лейтенант проявлял смелость, ясность мышления и находчивость. Не было сомнений, что он справится и на роте. И вот сейчас он командует ею. С часу на час все смелее, уверенней. Ничего, войдет, как говорится, во вкус.

* * *

Вскоре подошли выделенные для работы команды и из других рот. А также артиллеристы, пэтээровцы. Всего собралось сто двенадцать человек.

Расставив личный состав по рабочим местам, мы вместе с Елинским пошли на левый фланг района обороны. Не доходя до шоссе, услышали вдруг крепкие русские словечки. А затем тог же голос сказал: "Все Подмосковье, что ли, решили перерыть? Ох уж это мне начальство! Думает, что если нароем окопчиков, так и остановим ими фрица? Черта с два! Сюда пушек да танков поболе надо, вот тогда…"

Мы поравнялись с говорившими. Их было двое. Один красноармеец молча копал большой саперной лопатой землю, а другой, низко нагибаясь, малой лопаткой подчищал за ним дно окопа. Он-то и вел такие разговоры.

— Кто будете? — спросил я, подойдя к работающим вплотную.

— Свои, кто же еще, товарищ комбат, — неохотно ответил тот, что поносил окопные работы.

— Как фамилия? Давно в роте?

— Гущин. Красноармеец Гущин, — поправился боец. — В роте третий день…

— Откуда прибыли?

— С пересыльного.

— Были в окружении?

— Были и в окружении, — теперь уже со злостью ответил он.

— Где попали-то?

— Последний раз под Малоярославлем. А отступал аж от Могилева.

Боец так и сказал: "под Малоярославлем".

Я его поправил:

— Под Малоярославцем. — И продолжил: — Ну и что, разве вы там не рыли окопы?

— Почему, рыли. Да их фашист обходил стороной. Ткнется, бывало, на огонь нарвется — да и назад.

— Значит, когда у вас были окопы, он не шел на вас? А где их не было или они были просто плохо отрыты, то наступал и обходил, брал в кольцо, так?

— Выходит, что так, — буркнул Гущин.