Полк, к бою!

Тем временем один танк, развернувшись на траншее, пошел вдоль нее влево. И все время вел огонь из пулемета. Другая бронированная машина, идя следом за первой, то и дело делала развороты, заваливая траншею землей.

Давят, сволочи, гусеницами! Неужели в роте не осталось противотанковых гранат или бутылок с горючей смесью?! Только промелькнула такая мысль, как шедший вдоль траншеи танк загорелся. Его экипаж начал выскакивать из люков, но меткие пули наших автоматчиков сразили фашистских танкистов.

Второй танк, отстреливаясь из пулемета, стал быстро сдавать назад.

— Так им, так, первая рота! Молодцы! Бей их, чтобы другим неповадно было! — закричал я на радостях.

2-я стрелковая тоже держится, умело отбивая яростные атаки противника. Значит, мое место здесь. Ведь судьба батальона сейчас во многом зависит от положения дел на правом фланге.

— Товарищ Акатьев, — приказал я адъютанту, — быстро на энпэ! Передайте Брайловскому, чтобы подал мне сюда связь. Капитану Жданееву тоже не мешает переместить свой наблюдательный пункт ко мне.

— Есть!

А танки (кстати, их уже не шесть, а восемь) и пехота врага, несмотря на огонь моего резерва, продолжают торопливо втягиваться в свободный (так гитлеровцам, во всяком случае, кажется) разрыв стыка с нашим правым соседом. И… попадают под огонь успевшей занять оборону роты лейтенанта Г. С. Скидана. Загорается один танк, затем другой. Остальные, сделав отчаянный рывок, приблизились к траншее и начали утюжить ее.

Но не тут-то было! Танки вряд ли завалят траншею полного профиля, тем более что земля сейчас была уже мерзлой. Поэтому бойцов, находившихся на дне траншеи, только слегка присыпало грунтом. Но зато когда танк удалялся, они вскакивали и забрасывали его с кормы гранатами и бутылками с горючей смесью.

Вот и сейчас из восьми атаковавших роту Скидана танков за короткое время было подбито четыре. Остальные, преодолев траншею, стали продвигаться к лесу. За ними трусили, провожаемые огнем, группки вражеских автоматчиков. Это было все, что осталось от полнокровного пехотного батальона фашистов. Да и эти немногие смогли просочиться не через боевые порядки роты лейтенанта Скидана, а правее, где не было траншей.

Но не ушли далеко. Вскоре эта прорвавшаяся группа напоролась на оборону батальона второго эшелона и была полностью разгромлена.

Подошел лейтенант Скидан. Голова забинтована, сквозь бинт просочилась кровь. Следом его бойцы привели до десятка пленных.

Я забеспокоился, спросил:

— Себя-то как чувствуете? Ротой командовать дальше сможете или эвакуировать в тыл?

— Пустяки, царапина.

— Что ж, командуйте…

В это время прибежал Акатьев и доложил, что командир полка будет проводить контратаку вторым эшелоном по тем гитлеровцам, которые слегка потеснили-таки наши 1-ю и 2-ю роты. Капитан Седых приказал привлечь к контратаке роту лейтенанта Скидана и наш резерв.

— Приказано эту группу возглавить лично вам, товарищ комбат. Как только наша артиллерия откроет огонь, поднимайтесь.

— Ясно…

Паша контратака началась вместе с коротким и почему-то весьма неорганизованным артналетом по вклинившемуся противнику. С первыми разрывами снарядов второй эшелон — 3-й батальон, пошел вперед. Я тоже поднял временно вверенные мне подразделения.

Вражеские артиллеристы сразу же повели беглый огонь по боевым порядкам контратакующих. Досталось и моей сводной группе. Чтобы атака не захлебнулась, принимаю решение броском вывести роту и резервные взводы из-под артналета. С пистолетом в руке обгоняю замедлившую было ход цепь, кричу: "За Родину, в атаку, вперед!" И, уже не оглядываясь, устремляюсь дальше. Слышу, как за спиной снова набирает силу протяжное "ура".

Артиллерийский обстрел на некоторое время вроде бы стих. Неужели проскочили? Но обрадовался, как оказалось, рано. Вот снаряды снова рванули мерзлую землю впереди, справа, слева от нас… Не иначе как вышли на новый рубеж неподвижного заградительного огня фашистской артиллерии. Значит, снова нужен бросок вперед.

Поворачиваюсь к бегущим сзади бойцам, собираюсь дать очередную команду. Но едва открыл рот, как огненные молнии сверкнули в глазах и что-то горячее обожгло низ живота. Левая нога тоже подкосилась, будто сломалась подо мной. Полетел в какую-то черную бездну…

* * *

Очнулся от сильного озноба. Во рту сухо, повязка на голове сползла на глаза, ручеек теплой крови стекает за воротник гимнастерки.

Ноги как будто не мои. Попытался пошевелить пальцами правой, не слушаются. Захотел подтянуть левую ногу, но острая боль отдала в голову, и я снова потерял сознание…

Вторично пришел в себя уже в землянке. Почувствовал, как кто-то расстегивает на мне шинель, ремни, задирает на животе гимнастерку.

— Здорово его, — донесся незнакомый голос.

— Да, досталось, — ответил ему уже другой голос, вроде бы даже знакомый. Но кто это?

Кто-то попытался снять с моей раненой ноги сапог, но резкая боль снова обожгла все тело. Я закричал, как мне показалось, что было силы.

— Застонал, бедолага. Значит, очнулся, — сказал первый голос.