Полковник

— Ну, знаете ли, Павел Константинович, не понять тут просто-напросто нельзя! Ведь вера обязательна и здесь, и там, святость — и здесь, и там, чего ж не понять-то? Разумеется, что муж и меня приучал к тому же. Ой! — весело смеется. — Вспомнила, и смех, и грех! Как мы с ним только что поженились, ну, думаю, похозяйничаю! Пошли в магазин, а он одну миску покупает и две ложки — вот и все наше хозяйство! Хватит нам на двоих, говорит… Вот так и меня приучил… Одним словом, не хочется как-то ничем пользоваться… удостоверением каким-то… нет, правда-правда.

— Но вам же положено! По-ло-же-но! Вы ж воевали.

— Да так-то оно так… но все равно не хочется… Я ведь и в партию потому не вступила. Так и не вступила… — покачивает Елена Николаевна горестно головой, переживает, не находя ответа: правильно ли решила, в партию не вступив… ей столько лет, но ее серьезно занимает это!

Жизнь у этой женщины позади не просто огромная. Полковнику кажется сейчас, что эта жизнь — неохватная. Время, прожитое ею, даже историки разбивают на периоды, чтобы объективно как-то охватить, осознать…

— Елена Николаевна, — говорит полковник, — скажите мне, пожалуйста, вот прожили вы большую, можно сказать, огромную жизнь, всякое в ней было — холод, голод, тюрьмы, несправедливость, война, потеря близких, но все-таки скажите мне: как ощущается вами эта огромная жизнь, по существу — целая эпоха, которую прошла наша страна? Что это такое — наша эпоха? Какое у вас, у человека, вынесшего на своих плечах эту эпоху, ощущение, ведь вы не из книг все это знаете.

— Да уж, разумеется… — вздыхает она.

— Так вот — какое же ощущение? Мы скоро шестидесятилетие собираемся отмечать, и что же это такое — шестьдесят лет? Не анализируя на периоды, не разбивая на первую, вторую, третью пятилетки, а в целом, единым охватом, как это все вами ощущается, лично вами, а? Сможете вы мне ответить кратко, а? Что же это все-таки такое, что осталось позади, что это за годы — шестьдесят прожитых страной лет? Что это было такое? Как, по-вашему?

— А это, Павел Константинович, — подумав, отвечала, — это было счастье… Да-да, просто счастье!

И потом, после долгого молчания, когда уже заканчивали круг, Елена Николаевна, словно бы вспомнив, что сейчас расстанутся, вскинулась, дернула его за рукав:

— Ну а вы-то, вы-то как, Павел Константинович… ну, с Надей расстались… а как оно, все остальное?

— А я… а я, Елена Николаевна… Я письмо от дочки получил.

— Письмо? Это хорошо… Это, Павел Константинович, очень хорошо, когда письмо от дочери. А знаете, вам уже пора на завтрак… идите, идите, — слегка подтолкнула и уже вдогонку повторила со вздохом: — Это очень хорошо — письмо от дочери.

— Спасибо! — обернувшись, с чувством отвечал полковник. — Ну, пойду… Мы ведь с вами еще встретимся, правда?

— Да-да, я побуду здесь еще немного.

* * *

После завтрака полковник, запершись в номере, писал: