Полковник

Ну а дальше, после того как я съехал с квартиры Доры Тимофеевны, я не очень помню жизнь свою в течение лета и осени. Какие-то подвалы, чердаки, распивание с подозрительными личностями в вокзальном туалете тройного одеколона. Совсем не помню, как удалось опять устроиться на стройку разнорабочим, как-то ведь взяли без документов. Сначала мешал раствор, потом в каменщики перевели, койку дали в общежитии, адрес появился, письмо от матушки пришло. Валя опять вышла замуж, на этот раз за кого-то из Баку, туда они и уехали. Дочку оставили у Ольги Матвеевны, осенью в школу пойдет. Я так и ахнул: «В школу уже!» А меня уже тянуло пить, я уже в одиночку полюбил пить. Возьму бутылку, выйду в тайгу, сяду на пенек и пью из горлышка. Сижу пью, вздыхаю, а чего вздыхаю, спроси меня — не знаю. С работы приду, ничего-то мне не хочется. Даже помыться или переодеться. Только и думаю: где бы выпить? И ведь обязательно найдешь! Как ни бьешься, а к вечеру напьешься! Теперь у меня была постоянно какая-то внутренняя дрожь. Только если выпьешь, и отпускало. Я было сунулся, как в Караганде, однажды в прорубь, но только до половины и долез. Значит, все. И поплелся под мост, там у нас место было. С Исаевым, дружком, частенько там посиживали. А раз с похмелья сидел я на профсоюзном собрании и вдруг словно отключился. И кто-то словно бы спрашивает меня, строго так спрашивает: «А ну, Иван, отвечай! Второй закон Ньютона знаешь?!» Я, конечно, вскочил, кричу: «Эф равно эм на а!» И тут же слышу, хохочут все вокруг. Собрание ведь, на собрании я, а не на экзамене. Испугался я — такое впервые со мной было, да и неудобно. Ушел я. И тут же быстренько накатал заявление в бухгалтерию, насчет пятидесяти рублей. Вообще-то мне десятка была нужна, на пару бутылок. Но ведь десятку могли и не дать, заподозрить, а пятьдесят дали — я верно рассчитал. Я так обрадовался! Скорей в магазин. В общем, через пару дней в больнице оказался. Глюкозу кололи, витаминчики давали, внушали, что пить вредно и аморально. Точно я и сам об этом не знаю. Ну, вернулся, устроили, конечно, суд товарищей. «Позор для треста! Гнать таких! Каленой метлой…» До сих пор не могу привыкнуть, когда меня такими судами разбирают. Сто человек глядят на тебя во все глаза, как на что-то… нечеловеческое. Потому что, несмотря ни на что, я думаю, во мне есть что-то и человеческое. Ну, после этого, понятно, я совсем запил, и ночью мне в кровати уже что-то мерещиться начало. Словно кто-то сверху грозно говорит: «Вот он! Вот он — позор нашего треста! — Я голову под подушку, а он: — Не прячься, не прячься, все равно вижу! — и уже наводит пистолет. — Позор! Таким не место! Таких к стенке!» Тут я не выдержал, сбросил подушки, одеяло и ворвался на третий этаж, там у нас всё профсоюзные и комсомольские активисты проживали. Они меня в основном и честили по очереди на собраниях. Ну распахнул дверь к ним в комнату, кричу: «Стреляйте, гады! Нате…» — рубаху на груди рванул… Так будто бы рассказывают. Сам-то, конечно, я ничего не помню, сам-то я думал, что все это снится мне в страшном сне. Ну, очнулся уже в больнице, под капельницей. Под капельницей, между прочим, с похмелья очень быстро отходишь, дня через два я уже помогал врачам за больными ухаживать. Врачи меня полюбили и даже говорили, чтобы я отдохнул у них подольше. Процедурами особенно не мучили. Да я ведь и сам отлично понимал, что все лечение в себе самом. Никто тебе бросить пить не поможет, если сам не поможешь. Я все думал, если б Валя тогда не ушла от меня, то я мог бы, пожалуй, бросить пить. Все же тогда я еще не пил по-настоящему. Баловался, кровь играла, весело пил, больше дурачился, больше из спортивного интереса. А тут уж остановиться не мог. Вышел из больницы и опять, чтоб внутреннюю дрожь унять, пил, пил, пил…

Уже водку почти что и не пил: одеколон, туалетную воду. Эх, и хороша ж была водичка туалетная! Десять бутылок — четыре рубля. Потом уж и на это денег не хватало. Политуру пил, зеленку, лак для окраски ногтей, жидкость от потливости ног — господи! — чего я только не пил! Все в ход шло, в чем хоть капля спиртного была. Паста, зубной порошок… Ведь не поверите, если скажу, что однажды кто-то брякнул, будто бы старая известка на спирту замешивается, так взял ободрал всю штукатурку со стены, разболтал в воде и воду ту выпил. И смех и грех! Утром идешь в туалет, а твоя моча сверкает всеми цветами радуги — такие, брат, дела! Помню, раз под мостом через реку спрятались с дружком от людей подальше, из ржавой баночки пьем политуру, запиваем прямо из реки и ржавой селедочкою заедаем. Над нами машины проносятся, люди туда-сюда проходят, а мы в полумраке сидим, от всех скрытые, возле самой воды, у замусоренной речушки, и пьем из ржавой банки, и селедочкой вонючей с удовольствием закусываем. И, представьте, нет на свете счастливее нас!