Ну что ж, почти и добрался. Да-а… наверное, с месяц тому назад дали мне вагон продуктов, с которым я должен был выехать в дальний район. Бригада уже там была. Да вот не выехал, не успел. Вышел из конторы я в обед, еще и раздумывал, помнится: сегодня мне выехать или уже завтра… с этим самым вагончиком продуктов. Подхожу к столовой, вижу, два парня мелочь считают, вижу — на бутылку не хватает. Поглядел, вроде парни неплохие. Ну и взял им бутылку — жалко, что ли. Они мне стакан налили. Короче, пили до ночи, а ночевать ко мне пошли, в вагончик. Среди шпрот, бычков в томате и ящиков с яйцами. Утром обнаруживаю, что от аванса в восемьдесят рублей, что получил накануне, копеек двадцать осталось. На мороженое. У парней, естественно, тоже ничего. Ну что же делать-то? Похмелиться-то надо! А вагон с продуктами на что? Ну и пошло. День пьем, другой пьем. Дней через восемь-девять стало в вагончике от продуктов посвободнее. Тут угрозу мы какую-то почувствовали. Тот парень (повыше), что к магазину все бегал продукты на водку обменивать, милицию уже заприметил, интересуется уже милиция. Тут друзья мои, сухой паек прихватив, исчезли, канули, как говорится, в неизвестность под покровом темноты. Ну а я собрал остатки продуктов — в одном рюкзаке теперь все поместилось — и подался сюда, к знакомому леснику на край города. И с ним еще пили, дня два или три, пока в рюкзаке что было на водку менять. А вчера уже и здесь меня разыскали, передали, чтоб готовился: придут сегодня в десять. Будут брать. Наверное, и Вандышев будет — замначальника. Он ведь всегда все похороны, все юбилеи устраивает. Это его хлебом не корми — дай только какое-нибудь мероприятие организовать. Ведь как строитель он нуль без палочки. И вот надо же! Есть такие люди, всю-то жизнь вместо дела занимаются общественными мероприятиями, а выгнать никак нельзя — не пьют они, не то что я. Вот в чем дело. И Марья Ивановна, конечно, будет. Она из той же породы — общественников-дармоедов. Таких именно и выбирают на общественные посты, на производственных-то постах с них как с козла молока. Ну, они и лезут из кожи вон, чтобы отличиться на каком-нибудь товарищеском суде. Какого-нибудь алкаша-бедолагу с дерьмом смешать — это ж им такая отрада в жизни! Прямо счастье. Так что и Константа Спиридоновна обязательно будет. Им ведь только дай насладиться чужим страданием! Чужим позором!
Я сегодня утром, как очнулся, сразу же представил их лица. Как не могут они скрыть удовольствия, наслаждения перед чужим несчастьем и позором. Представил и задрожал. Где же мне силы взять все это еще раз перенести! Нервы совсем ни к черту! Я даже заплакал, ей-богу! И почему это хорошим людям так тяжело жить на белом свете?! Я не о себе, я тут вспомнил одного спившегося мастера из Львова. Где-то мы с ним в Сибири повстречались, в Братске, кажется. И он мне всю ночь рассказывал о баянах. И как же он, братцы, понимает сей предмет! Непостижимо! Он рассказывал, а я музыку его баянов слушал, ей-ей. И вот бросил все, в Сибирь подался, в бараки, холод, пьянство. Кашлял всю ночь простуженно, плакал даже. За что же такая жизнь, я вас спрашиваю?!