Полковник

А полковник и сам бы не смог объяснить, почему он дал в долг Сашке, ведь ясно же было, на что пойдут те деньги. Никогда не давал полковник денег на водку. Родному брату не дал. Всегда считал, что это во вред человеку. Дать на хлеб, на молоко, на мясо — это одно, а на водку — извините. Это ж только общее зло усугублять… А тут вдруг взял и дал… А вообще-то жизнь вокруг какая-то не такая стала. Чем больше полковник к ней приглядывается, тем все больше убеждается — не такая. Колбасная какая-то… Тем более что как раз тогда Сашкина жена Людочка заявила, что надоело ей жить на сто рублей Сашкиных, а хочется жить по-человечески. Лариску оставила у Нины Андреевны, а сама ушла к мяснику из универсама, тот будто бы обещал ей за это какое-то кольцо с изумрудным камнем, необыкновенное… Да, все больше вокруг крепчает дух этот колбасный… Ну а Сашка… что ж, Сашка, он и есть Сашка, не на колбасу занимает… на водку… и что тут лучше, что хуже — поди определи в данный момент действительности…

Долг Сашка вовремя отдал, слово сдержал. И это почему-то очень обрадовало полковника. Они не то чтобы подружились как-то, нет, слишком уж разные они. Но неизменно приветливо встречаются теперь. Сашка очень уважает полковника. А тот хоть и подтрунивает порою над Сашкой, но только всегда необидно. Что же касается Нины Андреевны, то ей такие отношения между сыном и полковником очень нравятся. Она и не скрывает этого.

6. САШКА И ПЛАТНАЯ СТОЯНКА

За день мало ли пройдет людей перед Сашкой. Один и не поздоровается, даже и не взглянет, покажет жетон на машину, и все. Такому Сашка молча сунет через окошко карточку: «На, распишись», — и тоже: все. Другой кивнет ему через стекло, тогда и Сашка в ответ кивнет. Есть которые здороваются, это чаще из тех, кто недавно приобрел машину, произносят фразу-другую: о погоде, например, или, заглянув к Сашке в бытовку, на двери которой: «Посторонним вход запрещен!» — вежливо говорят: «Как у вас тепло!»

Сегодня выходной, на автостоянке оживление. Кто аккумулятор снимает, кто брезент натягивает, кто снег чистит, кто-то косточек собакам принес. С 223-го места снимает весь каркас, перетаскивает на 210-е. Приезжают — тогда Сашка перекладывает карточку из левого ящика в правый. Уезжают — перекладывает из правого в левый. Доски привозят, цемент, устраиваются на зиму. Собственно, о всех проводимых на стоянке работах владелец личного транспорта должен оставлять запись в журнале, который лежит за окошечком на столе. Во-вторых, владелец должен передать сторожу-приемщику — а так называется Сашкина должность — свой жетон. Чтобы сторож точно знал, кто на каком месте и с какой целью. Но поскольку выходной сегодня, и завстоянкой товарищ Мурасеев отсутствует, сторож не очень следит за всем этим. Запишут в журнал — хорошо. Не запишут, просто так ему скажут: «Я снег почистить на двадцатом», — махнет рукой, проходи, мол, ладно.

Зашел в бытовку со сто седьмого места.

— Дай десять копеек, — попросил.

Сашка его только что впускал через ворота. Новенький ярко-красный «жигуль». Сам владелец, солидный, при галстуке, пристегнутый новеньким ремнем, выглядит молодцом. Рядом полная достоинства жена. Еще и постояли немного в воротах, словно кто-то собирался их фотографировать как идеал тройственного союза: муж, жена и автомобиль. И вот на тебе!

— Дай десять копеек!

Сашка до того опешил, вся дремь, вся слабость похмелья с него слетели. Он достал из сейфа банку из-под кофе с казенными деньгами и выкатил мелочь на стол. Увидев это, владелец со сто седьмого торопливо сказал:

— У меня есть, есть, — похлопал себя по груди, — но крупные, не хочется в автобусе возиться.

Сашка хотел было ему предложить разменять, казенные деньги позволяли, но уж очень владелец со сто седьмого места суетился и все повторял:

— Я потом тебе вложу в банку, у меня есть, есть, — и все похлопывал по невидимым карманам на груди.

Потом пришел дед — хозяин злой собаки по кличке Мухтар, что привязана на самом опасном месте — возле стенки военного тира.

— Можно я собачку покормлю? — сказал тихим, усталым голосом. Какой он среди автовладельцев медлительный, все про что-то думает, вниз смотрит. Потому что очень старый и больной. Собака его ни к кому не привыкает, тоскует по деду, оттого и злая. Радуется не нарадуется на нее завстоянкой товарищ Мурасеев.

Зазвонил телефон, сторож поднял трубку.

— Алло?

— Не «алло», Александр Иванович, а — стоянка слушает!

— Хорошо, Владимир Георгиевич.

— Теперь так — обедали?

— Нет… да я тут, Владимир Георгиевич, булку нашел, пожевал, да вообще-то и не хочется…

— Нет, так никуда не годится — сейчас буду!