Полководцы первых Романовых

Перед самой Смоленской войной Лыкова назначили вторым по значимости воеводой в полевое соединение, которое готовили для наступления на Смоленск и которое впоследствии повел Михаил Борисович Шеин. Но выше Лыкова, командующим, поставили князя Дмитрия Мамстрюковича Черкасского, и Борис Михайлович взбунтовался. Надо ли вести войска на Смоленск, не надо ли, а он в подчинение к Черкасскому не пойдет, или, как говаривали в XVII веке, в «товарищах»[53] у него числиться не желает. Более того, Лыков обвинил Черкасского в том, что тот слишком полагается на волю других людей, и те, мимо воли самого Дмитрия Мамстрюковича, управляют войском. Разозленный Черкасский подал жалобу царю. Михаил Федорович велел князю Лыкову все же идти в подчинение к Черкасскому. Тот наотрез отказался. В местнической иерархии того времени Лыков стоял, безусловно, ниже Черкасского. Вообще князья Черкасские считались намного более родовитым семейством, нежели Лыковы-Оболенские. Подчинение Черкасскому нисколько не наносило ущерба его родовой чести. Борису Михайловичу, однако, было наплевать, кто по местническим счетам выше, а кто ниже. Он, как видно, не уважал Черкасского ни как человека, ни как военачальника; возможно, сам метил в командующие.

Взбешенный настойчивостью правительства, принуждавшего его покориться, Борис Лыков повел себя как одержимый, против всех правил и обычаев своего времени: «Приходил в Соборную церковь к великому государю Святейшему Патриарху Филарету Никитичу Московскому и всеа Русии, и говорил в Соборной церкви… такие слова, что всякий человек, кто боится Бога и помнит крестное целованье… таких слов говорить не станет… Наряжался он на государеву службу год, а как службе время дошло, что итти на службу, и он, князь Борис, для своей бездельной гордости и упрямства… бил челом… на боярина на князя Дмитрия Мамстрюковича Черкаскаго, что ему, князю Борису, на государеве службе быть с ним не мочно, что у боярина у князя Дмитрия Мамстрюковича нрав тяжелой и прибыли, как ему быть с боярином в государеве деле, не чает[54]

. Теми своими гордостными бездельными челобитьем и упрямством службу свою отказал, и боярина князя Дмитрия Мамстрюковича обезчестил, и в государеве службе учинил многую смуту»^{146}. В конечном итоге обоих отставили от воеводства, назначили в ударную армию других начальников, а на Лыкова возложили умопомрачительно большой штраф «за бесчестье» Черкасского.

Уж подвел так подвел царя Михаила Федоровича князь Лыков! Раньше не подводил, а тут сорвал большое дело. Возможно, конечно, Черкасский и впрямь не подходил на роль командующего… но больше похоже на то, что гордость застилала глаза Бориса Михайловича.

Возможно, как уже говорилось выше, он сам хотел возглавить. Но в итоге оказался ни к чему не прикосновен.

Или он был все-таки прав и своим упрямством спас русскую армию от горшего, чем то, что случилось при командовании Шеина, поражения?

Невозможно дать четкий ответ на этот вопрос: само время расплывается под пристальным взглядом историка. В любом случае, Борис Михайлович отверг данный ему судьбой и Господом Богом шанс совершить исторически масштабное дело.

Лишившись возможности сослужить России новую великую службу, Лыков тем не менее не лишился власти и почета при дворе. Он считался, похоже, не только выдающимся полководцем, но и превосходным, надежным администратором. В разное время Борис Михайлович возглавлял Разбойный, Сыскной, Ямской, Монастырский и Каменный приказы; бывал в судьях (так именовали главу учреждения) в Приказе Казанского дворца и в Сибирском. Участвовал в дипломатических делах, сам вел переговоры со второстепенными внешними контрагентами Московского царства. Лыков считался своего рода фаворитом или, иначе, «приятелем» самого патриарха Филарета. Это поднимало князя на недосягаемую для многих иных вельмож высоту. На двух царских свадьбах ему поручали почетную должность конюшего, он с саблей наголо охранял сон монарха, сидя на коне. Не раз был жалован земельными владениями.

Борис Михайлович к закатной поре жизни сделался весьма богатым человеком, намного богаче Пожарского. Помимо родовых владений он располагал пожалованиями Василия Шуйского, польских властей[55], Михаила Федоровича, в том числе драгоценной землей в ближайшем Подмосковье, рядом с селом Хорошевом, и в самом Кремле. По данным за 1638 год, Лыкову принадлежало 7770 четвертей земли — поместий и вотчин. Если собрать воедино, то получится небольшой город: 800 дворов, где жили более тысячи работников, не считая их жен, детей, стариков… Притом в 1613 году за Борисом Михайловичем числилось 3084 четверти земли, а значит, царь Михаил Федорович громадно увеличил своими пожалованиями богатство Лыкова, да тот еще, не будучи стесненным в средствах, сделал несколько приобретений, «округлив», тем самым, свои владения^{147}.