В воспоминаниях Жолкевского история падения Смоленска рассказана примерно так же, только он подчеркивает не столько удачу, произошедшую от разрушения какой-либо стены, нет, скорее гетман видит причину гибели города в трусости перебежчиков: они сообщили королю о малолюдстве гарнизона, и тот решил вновь штурмовать обескровленный город. Да и сами поляки, признаться, уже заметили ослабление русских. Пушкарей оставалось мало, порох почти иссяк, поэтому даже отпугивающий огонь русские вели без прежней интенсивности. Трудно было не понять, сколь мало осталось у Шеина здоровых бойцов, способных носить оружие.
По словам гетмана, «на валах, где прежде было множество людей, теперь, по причине недостатка их, видна была только редкая стража; как после говорил и сам Шеин, что не оставалось всего-навсего и двухсот человек, годных к обороне… Для разделения осажденных казалось лучшим пустить людей на приступ с четырех сторон… Когда уже все нужное, таким образом, было приготовлено, в полночь Каменецкий[25]
приступил с своей стороны к стене, и потихоньку влезали на оную посредством лестниц, влез и сам Каменецкий, на стене не было кому и приметить их и, когда уже взошло наших большое количество и стали расходиться по стенам и башням; тогда показалось только малое число москвитян при воротах Аврамовских, они хотели было защищаться, но, увидев большое число наших, бросились бежать вниз. Немецкая пехота с своей стороны взлезла также на валы почти в одно и то же время, но там в недальном расстоянии находился сам Шеин с несколькими десятками человек… и, приметив их, начал перестреливаться с ними… Каменецкий, услышав на своей стороне шум, происходивший на противоположной, пришел в беспокойство и поспешил зажечь там порох, подложенный под помянутый свод (часть городской канализации, выводящая нечистоты. —Оборона Смоленска завершилась 11 июня 1611 года. Город пал, словно герой, залитый кровью — вражеской и своей, текущей из многих ран. Но свою задачу, поистине историческую, Михаил Борисович Шеин выполнил. Он задержал королевскую армию, обессилил ее, лишил боевого задора. Летом 1611-го, когда смоленский исполин все же рухнул, польско-литовский гарнизон, стоявший в Московском Кремле и Китай-городе, давно жил в кольце иной осады, а именно осады, устроенной воинами Первого земского ополчения. Сигизмунд мог протянуть ему руку помощи, да по большому счету и должен был сделать это. Но король видел усталость крепко потрепанной в смоленском деле армии, а потому не решился идти на Москву, отложил до более удобного момента.
Вот только момент этот никогда не наступит…
Россия следила за ходом смоленской обороны с замиранием сердца: выстоят ли осажденные? Сдадутся ли? А к тому времени, когда город все же поддался вражескому натиску, многие на примере его научились крепости духа, отваге, самоотверженности. Враг занял стены, дома и улицы Смоленска, но стяги сражающегося города по-прежнему прочно стояли в сердцах тех, кто надеялся вытащить Россию из Смуты. Великий пример Смоленска научил русский народ, как ему биться за веру, землю и свободу.
Михаил Борисович Шеин дорого заплатил за свою несгибаемость. Восемь лет он провел в плену. А когда настало время возвращаться домой, жизнь в России текла по-другому. Смута иссякла. Народ привыкал к мирной жизни. Земля очистилась от войск интервентов, шаек самозванцев и банд «воровского» казачества. В Москве сидел законный, избранный на Земском соборе царь — Михаил Федорович Романов.
В царствование Михаила Федоровича Шеин стал крупной правительственной фигурой. Не говоря уже о том, что в ожидании реванша в борьбе с Речью Посполитой на него крепко надеялись, как на опытного, смелого, искусного полководца.