ПолЛЮЦИя, ЛЮЦИфер, РевоЛЮЦИя. Часть 5

– Я бы не хотел, чтобы ты туда шла.

– Почему? – с удивлением спросила Вера.

– Ей плохо. Она плачет. У нее что-то случилось.

– Я пойду с тобой!

– Не надо. Я не хочу…

– Зато я хочу! – сказала Вера и решительно отодвинула ложку.

Глава тринадцатая

26 января 2014 года, воскресенье

(продолжение)

***

К Марине мы пошли вместе. По настоянию Веры из своих куцых запасов выделили кое-какие гостинцы: буханку хлеба, горсть карамелек, колечко ливерной колбасы. Положил к гостинцам упаковку «Валидола».

Придя к дому тетки Марины, мы вошли без стука. Я думал, что она все так же лежит в кровати и плачет. Но к нашему приходу Марина уже возилась у плиты – сельская жизнь не предполагает долгих страданий и копания в своем горе. В каждом, даже захудалом, дворе есть живность, которая мычит, хрюкает, кудахчет и хочет кушать вне зависимости от душевного состояния хозяев.

***

Мы зашли, Марина оглянулась: глаза все такие же заплаканные, отрешенные.

Ничего не сказала. Молча продолжила размешивать в двух ведрах варево из картошки, досыпая черпаком грубо помолотую муку. Закончив приготовление, Марина подхватила оба ведра и пошла из хаты.

Раньше, по моей детской памяти, у дядьки Степана и Маринки было большое хозяйство, но сейчас, видимо от него остались жалкие крохи, если судить по ухоженности усадьбы.

***

Тетка вышла. Я положил на стол принесенные гостинцы, подтолкнул Веру к табурету, сел сам.

– Она страдает, – сказала Вера. – Я чувствую.

– Не нужно было тебе приходить.

Вера вопрошающе посмотрела на меня.

– Проблем нам и так достает, – объяснил я.

Вера ответить не успела – скрипнули двери в веранде, затем в хате, зашла Марина. Стала напротив нас, принялась разглядывать меня – будто впервые видела, затем Веру – взгляд на ней задержала подольше.

– Ты внук Матрены?

– Да…

– Это твоя дочка?

Я отрицательно покачал головой.

– Твое дело, – сказала Марина, села возле нас на соседний табурет.

Глянула на стол, где лежали принесенные гостинцы в целлофановом пакете:

– Заберите назад. Не нужно мне киевских подарков.

– Мы от чистого…

– Я сказала – не нужно! – крикнула Марина, со злостью ударила ладонью по пакету: тот слетел со стола, шмякнулся возле печки.

Мы с Верой молчали, не зная как поступить.

В который раз показалось, что Марина психически не здорова, и долго быть нам здесь не стоит. Особенно Вере.

– Что же у вас, в том Киеве творится?! – неожиданно запричитала-завыла Марина, закачалась на стуле. – Сволочи! Ироды! Проклина-а-ю…

***

Вера от неожиданности вздрогнула, оглянулась на меня.

Я обнял ее за плечи, прижал, поворачивая так, чтобы отгородить от воющей женщины.

У Марины начинался очередной приступ, надо было уходить.

– Ослепили, Ироды, моего Петеньку, кровиночку голубоглазую, – причитала Марина, завывая на гласных. – Пусть будут ПРОКЛЯТЫ! Гореть им в аду! Им, и их детям до седьмого колена! Аминь… ПУСТЬ БУДУТ ПРОКЛЯТЫ ВСЕ МАЙДАНЫ! И ТЕ, ЧТО БЫЛИ, И ТЕ, ЧТО ЕСТЬ, И ТЕ, ЧТО БУДУТ… ПУСТЬ БУДУТ ПРОКЛЯТЫ ВСЕ, КТО ИХ ЗАТЕЯЛ!

***

Марина на нас не смотрела. Она раскачивалась на табурете, дико щерилась на окно, трясла кулаками и плевалась, грозя неведомым «иродам».

Я поднялся, взял Веру за руку.

Медленно, чтобы не вспугнуть и не привлекать внимания, ми просеменили к дверям, вышли в сени, затем в веранду, затем во двор, подальше от чужого горя.

Я не нашелся, как и чем помочь бедной женщине, но чувствовал энергетику ее проклятий, и ЗНАЛ, что они ОБЯЗАТЕЛЬНО найдут адресатов. Горе им…

Глава четырнадцатая

26 января 2014 года, воскресенье

(продолжение)

***

Выйдя со двора на улицу, я плотно прикрыл калитку. Облегченно вздохнул.

– Опять воет? – зашамкало за спиною.

Мы с Верой испуганно обернулись: на противоположной стороне раскисшей дороги стоял сухонький – метра полтора ростом – сгорбленный мужчина неопределенных лет.

Скорее дедок, в смешной широкополой шляпе, затертой болоньевой куртке, размера на три больше, и таких же огромных кроссовках, залепленных холодной грязью.

Дедок переминался с ноги на ногу, с интересом нас разглядывал. В одной руке он держал матерчатую засаленную сумку, а другой опирался на палку.

***

Я смутно помнил его из детства.

За тридцать минувших лет он почти не изменился. Это был сельский сумасшедший – Федор, или Федурка – как его называли.

Покойная моя бабка рассказывала, что он безобидный, от рождения убогий. Бояться его не стоит, но и занимать не надо – божий человек.

Федурка в селе слыл дурачком и богоискателем. В глазах односельчан второе предполагало первое, поскольку Бога никто из добропорядочных обывателей не искал, и не думал заниматься такой ерундой.

Федурка жил с матерью, которую называли ведьмой. После ее смерти он так и остался на окраине села, в материной хате, соседствуя с моей бабкой да теткой Мариной.

***

– Воет, бедолага, – продолжил дед, обводя нас неприветливым взглядом.

Это не было вопросом – лишь констатацией факта, и я кивнул. Глаза у деда были колючие.

– Вы кто и откуда?

– Из Киева. Я внук Матрены – вашей соседки. А это… – я кивнул на Веру.