Она неохотно подчинилась. Мы плыли молча, время от времени встречаясь взглядами. При этом она улыбалась, а я не уставал любоваться ее обворожительной улыбкой и по-мальчишески млел. Проплыв пару сотен метров, мы повернули обратно. Доплыв до нашего лагеря, мы, не сговариваясь, направились к берегу. Был прилив, и течение само принесло нас к полосе прибоя. Перебравшись через нее, мы вышли на берег и остановились на мокром песке, куда изредка докатывались ослабевшие волны. Крабы, возившиеся неподалеку, завидев нас, разбегались в разные стороны. Мария Юрьевна стояла, отогреваясь на солнце, и отжимала волосы.
— Ха-ха, — засмеялась она, — конец моей укладке, ради которой я сидела в нашей парикмахерской.
— Не беда. Пляж на теплом море и жаркое солнце посреди зимы стоят того.
Словно не услышав моих слов, она сказала:
— Сколько крабов! И все такие разные: черные, красные, серо-зеленые. Вон даже синий бежит. Вот это да! В жизни таких не видела! Смотрите, какой большущий из воды вылез! Такого и не сваришь — ни в какую кастрюлю не влезет!
Я направился к группе валунов, уже наполовину затопленных приливом, и жестом пригласил ее следовать за мной.
— Смотрите сюда, — указал я на узкую протоку между валунами. — Видите?
— Вижу. Что это за каракатицы? Такие огромные, и лапками перебирают, как будто пешком ходят! А вон еще! Да их тут видимо-невидимо! — восторженно воскликнула она. — Прозрачные, как из бирюзового хрусталя!
— Помните креветок, которыми я Вас угощал? — напомнил я, смеясь.
— Ой! Конечно же! А я думаю, где я видела нечто подобное? Так вот откуда Вы их таскаете! Да если их здесь промышлять, можно неплохие деньги заработать. Что если попробовать? — предложила Мария Юрьевна.
— В принципе, можно и попробовать, — согласился я без особой заинтересованности.
— Они кусаются?
— По-моему, кусается все, когда речь идет о жизни и смерти.
Она снова вышла на мокрый песок и остановилась, повернувшись спиной к солнцу, чтобы поскорее отогреться. Крупные капли воды дрожали на ее белом, несколько полноватом теле, искрясь как бриллианты всевозможными цветами. Я стоял в двух шагах от нее, наблюдая за волнами прибоя, и время от времени оборачивался, чтобы украдкой полюбоваться ею.
Вскоре я обсох, и солнце снова начало жечь мне спину. А Мария Юрьевна вообще впервые оказалась на солнце через четыре месяца после окончания лета.
— Пойдемте в тень, а то обгорите, — предложил я.
— Я не обгораю, — возразила она. — У меня кожа смуглая.
— Здесь Вам не Елизарово, даже не Крым и не Кавказ. Тут солнце злое, экваториальное, — разъяснил я.
Войдя в тень, я на всякий случай поднял и встряхнул подстилку: Бог его знает, что под нее могло заползти. К счастью, там ничего опасного не оказалось. Я снова расстелил подстилку на песке и полез в рюкзак за съестным.
— Давайте чего-нибудь перекусим, — предложил я.
— Интересно, который сейчас час? — поинтересовалась Мария Юрьевна. — Есть и вправду хочется.
Я вынул из рюкзака часы и посмотрел на циферблат.
— В Елизарово тридцать пять третьего ночи. Подкрепимся, чем Бог послал.
Я положил на подстилку пачку бумажных салфеток и продукты: несколько яиц, сваренных вкрутую, бутерброды с сыром и копченой колбасой, четыре куска жареной рыбы, банку шпрот, пару соленых огурцов, нарезанный батон, баночку с солью и два апельсина. Пока я открывал шпроты, Мария Юрьевна, разрезала надвое огурцы и разложила колбасные кружки на ломтики батона. Я расколотил о камень яйцо, очистил от скорлупы и положил на салфетку перед Марией Юрьевной. Она укоризненно посмотрела на меня и вежливо отодвинула предложенное угощение.
— Сейчас рождественский пост, Артем Тимофеевич.
Она взяла половинку огурца, с хрустом откусила кончик и принялась за рыбу. Мы быстро умяли все, что лежало на подстилке, и запили водой. Вода была теплой и отдавала пластиком, но все равно мы пили ее с превеликим удовольствием.
Все, что осталось после трапезы, я завернул в бумагу, чтобы сжечь перед уходом. Органически ненавижу мусор, остающийся после вылазок, и всегда тщательно убираю за собой.
Мы еще раз окунулись в море, обсохли и, когда я передвинул подстилку дальше в тень, Мария Юрьевна без лишних церемоний прилегла на нее, подложив руки под голову.
— Ложитесь рядышком, я немного потеснюсь. Ваша подстилка широкая. Места на двоих вполне достаточно, — сказала она, сладко зевнув.