Я вышел из пещеры на божий свет, где разгоралось мокрое утро. Привыкшие к темноте глаза рефлекторно жмурились от слепящего солнца, и едва они адаптировались, меня поразило великолепие увиденного ландшафта. Под ярко-голубым небесным куполом сияло, обмытое дождем, многоцветное коромысло радуги. Буйствовали травы, кусты и деревья, сочные и влажные после лавинно-проливного дождя. Не успевшие высохнуть, дождевые капли блестели на них, как самоцветы. Многочасовый ливень щедро напоил и омыл растительность. Теперь она сверкала фантастически яркой зеленью. Там и сям из влажной изумрудной травы выглядывали разноцветные шляпки грибов: фарфорово-белые, кроваво-красные, темно-каштановые… Благоухали утренние цветы удивительных колеров, форм и размеров, и их красота буквально завораживала. Некоторые были не больше вишневой косточки, другие в раскрыве превосходили чайные блюдца. Вокруг них роями вились многочисленные пчелы, тяжелые шмели, мелкие птички и еще какие-то создания, напоминающие разномастных летучих мышей. Подобной красы я за всю жизнь не видывал.
Под обрывом грозно клокотали мутные воды вышедшей из берегов реки, неся к морю с бешеной скоростью множество щепок, спутанной в клубки травы, поломанных веток, черные коряги и даже целые деревья, вывороченные с корнями. Одно из них зацепилось кроной за камень и на какое-то время застряло на месте, но страшное течение с шумом развернуло его и понесло дальше — вниз, в лагуну.
С мокрых и скользких скал кое-где сбегали ручьи, образуя у края каньона мелкие водопадики. Уровень воды в реке поднялся настолько, что тропа, ведущая к нашему пляжу, лежала теперь глубоко под бурлящей стремниной. Над ее вскипающей поверхностью носились крикливые птицы, подбирая оглушенную и мертвую рыбу. Среди пенных бурунов и многочисленных водоворотов, где выжить, казалось, в принципе, невозможно, там и сям проворно скользили юркие зверьки, похожие на бобров или выдр, ловко хватая зазевавшихся рыбешек, лягушек, рептилий и прочую мелкую живность.
Пройдя немного вдоль берега вниз по краю обрыва, я повернул назад и у ручья, вытекающего из нашей пещеры, увидел Марию, перескакивающую с камешка на камешек. Прикрывшись от солнца ладонью, она помахала мне рукой.
— Доброе утро! А я думала, ты меня бросил здесь одну.
— Разве можно бросить такую женщину?! Что ты! Тебе известно, что ты очень красива?
— Думаю, ты мне льстишь. Или сугубо субъективно оцениваешь. Где-то я читала, что красота — в глазах смотрящего.
На ее лице ослепительно полыхнула солнечная улыбка.
— Давай подумаем, что нам позавтракать, а потом двинем, наконец, домой.
— Домой? Вынужден тебя разочаровать. В ближайшие три-пять часов это невозможно.
— Почему еще? Гроза кончилась, солнышко… А красотища какая! Ты только посмотри вокруг… Мне это напоминает юность, когда я в группе горных туристов по Кавказу ходила. Только здесь все много красочнее и ярче — как в райских кущах…
Я прервал ее поэтические разглагольствования:
— Путь через верх еще не просох. Там все раскисло, невероятная грязища и мокрющая трава по пояс, если не по грудь. Низом тоже не пройти — река разлилась и затопила дорогу к пляжу и, следовательно, второй путь к нашему дому. Слышишь, как бурлит? До завтра, думаю, не спадет.
— Не может быть! Дорога проходит высоко над водой.
— Сама посмотри, если не веришь. А юность, к сожалению, не возвращается, как по ней ни ностальгируй.
Ответом было молчание. Потом она нежно взяла меня за руку, и мы подошли к обрыву. Увидев, что творится внизу, Мария отшатнулась от края и молча повернула назад. Обнявшись, мы направились в свое убежище готовить импровизированный завтрак.
Миновав зенит, солнце успело высушить кусты и деревья, но почва все еще оставалась сырой. Марии Юрьевне не терпелось отправиться домой, и я, наконец, согласился на это.
Мы брели по пояс в траве, увязая в непролазной грязи. Кое-где все еще блестели горячие лужи, и наши ноги были по колено перепачканы липкой грязью. Солнце жгло, как паяльная лампа, и над травой поднимался пар. Было душно и влажно, словно в сауне.
Мои вехи оказались надежными — выстояли неистовую грозу и бурю, ломавшую деревья. Наши прежние следы полностью исчезли в восставшей буйной траве. Мария держалась за мою руку, и мне было неописуемо приятно, несмотря на висевший за спиной рюкзак и подводное ружье у пояса.
— Артем, — сказала она, повернувшись ко мне вполоборота.
— Да, милая, — я легонько стиснул и прижал к себе ее мягкую ладонь.
— Теперь ты должен меня очень сильно любить. Крушения наших отношений я просто-напросто не переживу. Любовь легко входит в мое сердце, но выходит очень трудно и болезненно.
— Я ведь тоже не бесчувственный чурбан. Скажу честно: опасаюсь одного — это со временем тебе наскучить. Ты моя лебединая песнь. Если я тебя потеряю, то иссякну до конца. От меня и оболочки не останется.
В знак благодарности она крепко сжала мои пальцы и спросила, как бы невзначай:
— Что будем дальше делать?
Мы непроизвольно остановились. Я привлек ее к себе и нежно поцеловал. Мария мягко отстранилась.