— Тогда я к уже сказанному кое-что добавлю с Вашего позволения. Мне всегда было приятно посещать Мариин дом. Здесь постоянно поддерживается образцовый порядок, тепло, уют, и рады всякому гостю. В этом доме навечно поселились добро, отзывчивость, искренность, радушие и божья благодать. Появление в этом доме Артема Тимофеича приумножило все эти качества. Предлагаю тост за прочный и вечный союз этих прекрасных людей. Аминь!
Сладкий стол был так же богат и вкусен. Пили кто чай, кто кофе. Увлеченно беседовали о росте цен на базаре, о вздорожании жизни вообще, о деградации нравов и духовном оскудении молодежи. Отец Кирилл говорил мало, в основном слушал, иногда вставляя свое веское слово. При этом его опаленное войной лицо, по-солдафонски суровое и строгое, оставалось непроницаемым, не выражало ни малейшего признака каких-либо эмоций. Я никак не мог понять, то ли его эмоциональная сфера была исключительно бедной, то ли за годы нелегкой армейской службы он научился так искусно скрывать свои чувства.
Когда праздничный обед был окончен, отец Кирилл встал, сложив перед грудью ладони, и замер, воздев очи горе. Женщины тут же поспешно приняли эту молельную позу, и когда я, глядя на них, сделал то же самое, отец Кирилл, отчеканивая каждое слово, прогремел:
— Благодарим тя, Христе Боже наш, яко насытил еси нас земных твоих благ; не лиши нас и небесного твоего царствия, но яко посреде учеников твоих пришел еси, Спасе, мир даяй им, прииди к нам и спаси нас. Аминь.
Его зычный металлический голос действовал на меня угнетающе. Казалось, что я слушаю не слова благодарственной молитвы, а какое-то положение воинского устава или боевой приказ полкового командира.
После слова «аминь» я перекрестился, и священник, как и накануне, стрельнул в меня уничтожающим взглядом и молча сел.
Женщины принялись убирать и мыть посуду, а мы с Кириллом расположились в креслах наискосок друг от друга. Глядя на меня в упор, он бесцеремонно ковырял в зубах, сплевывая на пол извлеченные остатки пищи. Я первым нарушил молчание.
— Мария мне сказала, что Вы, отче, были боевым офицером. — Он недовольно хмыкнул, но меня не перебил. — Скажите, пожалуйста, как Вы преодолели столь длинную дистанцию с перпятствиями: от военнослужащего до священника?
Кирилл ответил не сразу. Он выдержал паузу, посмотрел мне в глаза немигающим взглядом, потом заговорил:
— Сразу видно, что Вы никогда не служили в армии, тем более не были в бою. В сражении, как нигде, ощущаешь близость присутствия Господа, его защиту и воздаяние по делам твоим. Еще раньше, будучи воинствующим атеистом, я много раз оказывался в таких переделках, что наверняка должен был погибнуть. Но всякий раз выходил из боя живым и почти невредимым. Сначала я думал, что это просто совпадения. Но когда подобных случаев накопилось много-премного, до меня вдруг дошло, что столько благоприятных стечений обстоятельств, тем более подряд, ни в какую статистику не укладывается. Стало ясно, что какая-то высшая сила меня охраняет, бережет для чего-то.
— Но ведь не Вы один пережили такое. Я, например, знаю нескольких людей, испытавших на себе нечто подобное. Однако после этого они не пошли в священники, а так же, как и раньше, трудятся на мирском поприще.
— Дорогой Артем Тимофеич, вряд ли кто-нибудь из тех людей, которых Вы имеете в виду, прошел через то же горнило, что и я, и при этом остался жив. Мой последний бой был подобен аду. Нас окружили «духи» — и давай!.. И давай садить! — в такт этим словам он взмахивал кулаком, словно бил кого-то изо всех сил. — Лупили из минометов, гранатометов, крупнокалиберных пулеметов… Воздух вокруг горел! Мой друг Володя Чупров упал возле меня на дно окопа в голову раненый. Я бросил автомат, чтоб ему первую помощь оказать, а тут «дух», сволочь!.. На бруствере появился… Стоит, улыбается в свою косматую бороду и держит, падла, гранату над головой… Вижу — до автомата не дотянуться… не успею… Ну, думаю, все! Все, б….! Закрыл глаза и слышу: «Аллаху акба-а-ар!», и — взрыв, как гром! Граната рванула.
Он достал из кармана белоснежный носовой платок и промокнул лоб, щеки, шею.
— Хорошо, что возле места взрыва ящик из-под боеприпасов стоймя стоял — прикрыл меня. А то бы всего в куски разнесло. Меня как самосвал сшиб. Контузило. Оглушило… Левым ухом с тех пор совсем не слышу. Осколком по щеке резануло… Поднял я голову — никого. Тронул щеку — одни тряпки болтаются, — он коснулся шрама на лице и зашелся нервным кашлем. Щека непроизвольно задергалась в нервном тике, потом успокоилась. — Кровищи кругом — лужи стоят. Хотел автомат схватить, да отключился… от боли, наверное. Прихожу в себя — меня в вертушку несут… А там сразу медики заработали, и я опять сознание потерял. Уже в госпитале оклемался. Откуда, думаю, вдруг вертушка взялась?
Он замолк, тяжело дыша и устремив взгляд в никуда. На его перекошенном лице двигались желваки. Немного отдышавшись, он снова заговорил.