— Да так… И как же так случилось, что он, боевой офицер, вдруг священником стал?
— Ну, об этом, я думаю, он тебе сам расскажет.
— Становится интересно. И сколько ему лет?
— Пятьдесят недавно исполнилось. Супруге его — сорок шесть. Думаю, Вы все друг другу понравитесь.
— Будем надеяться.
Мария посмотрела на часы.
— Я на три назначила, а уже без пяти. Приедут с минуты на минуту. Он скрупулезно точный, как все военные.
Вскоре за воротами послышалась протяжная автомобильная сирена. Надрывно залаяла Дамка, и Мария выглянула в окно.
— Ну вот, уже приехали!
Накинув на плечи куртку, она выбежала во двор.
Я видел из кухни, как Мария, спешно привязав Дамку, распахнула ворота. На подворье, глухо пыхтя, въехал огромный черный внедорожник и остановился под самым окном, из которого я с любопытством наблюдал за происходящим. Из машины вышел крупный спортивного вида мужчина с мужественным лицом, а вслед за ним — стройная женщина в пышной шапке из лисьего меха. Мария подбежала к ней, и дамы обнялись и расцеловались, как давние подруги. Затем она подошла к мужчине и, скрестив на груди руки, покорно склонила перед ним голову, как я понял, прося благословения. Мужчина возложил ей ладонь на темя, что-то произнес, а потом галантно раскланялся, поцеловал ручку и, взяв из рук вовремя подошедшей матушки роскошный букет чайных роз, с поклоном протянул Марии. Вынув из багажника две пузатые сумки, все трое направились в сени, а я поспешил им навстречу.
— Знакомьтесь. Это наш священник, отец Кирилл, и его очаровательная супруга — Алла Ивановна, — представила гостей Мария. — А это Артем Тимофеич, мой сосед, о котором я Вам рассказывала.
— Очень приятно, — сказал я и, как старший по возрасту, первым протянул Кириллу руку.
Тот вяло, как бы нехотя, пожал ее и отошел в сторону, расстегивая змейку на добротной кожаной куртке. Он сдернул с головы спортивную шапку-вязанку и, небрежно скомкав, сунул в карман. Мария попыталась было стянуть с него куртку, но он вежливо отказался от помощи. Тем временем я снял с Аллы Ивановны дубленку с прекрасной вышивкой в чукотском стиле и повесил в шкаф.
Женщины унесли в кухню сумки, а мы с Кириллом, помыв руки, уселись за стол. Он сидел напротив меня с угрюмым видом и молчал. Я тоже молчал, напряженно думая, о чем бы с ним заговорить, на какую бы тему завязать беседу.
Он бесцеремонно рассматривал меня, стремясь внедриться взглядом в самые сокровенные глубины моей души. И мне казалось, что небезуспешно. У него были не глаза, а сверла — острые, сверкающие, всепроникающие, способные продырявить человека, как раскаленная игла — масло. Его колючий взгляд, казалось, пронизывал меня насквозь, до самого основания спинного мозга. Левая щека Кирилла была обезображена темным шрамом в виде скрюченной птичьей лапы. Рубец от ужасной рваной раны, стягивая щеку, чуть перекашивал глаз. Поэтому Кирилл держал голову с небольшим наклоном вниз и влево. Мужественное, чуть вытянутое прямоугольное лицо с крупными чертами казалось суровым и даже жестоким.
Есть люди, в обществе которых я всегда чувствую себя неуютно, даже если они настроены ко мне исключительно дружелюбно. Именно таким человеком оказался отец Кирилл. Его облик никак не вязался с усвоенным мною с детства образом священника: ясным, искренним, добрым, непременно с бородой и длинными волосами. А суровый отец Кирилл был без бороды и усов, к тому же по-военному коротко подстрижен.
Возникшее было между нами напряжение разрядила Мария, внеся в гостиную пузатый фаянсовый супник, над которым поднималась струйка ароматного пара. Поставив его на стол, она кокетливо спросила:
— Ну как, мужчины, раззнакомились?
— Знакомимся, — ответил я охрипшим от напряжения голосом и замолк, не зная, что сказать еще.
Алла Ивановна внесла большой поднос с холодными закусками и графином темно-вишневого компота. Они с Марией ловко выставили на стол салаты, селедку, украшенную колечками репчатого лука, бутерброды с красной икрой и лимоны, нарезанные аккуратными кружочками. Потом Мария принесла блюдо с возвышающейся на нем горой золотистой жареной рыбы и судочек прозрачного холодца с кружочками вареной моркови и веточками свежей зелени, художественно уложенными на поверхности. Затем на столе появилась продолговатая тарелка с солеными огурцами и квашеными помидорами.
— Мария, никак Вы с Артемом Тимофеичем собираетесь все эти яства вдвоем умять? — спросил Кирилл зычным басом. — Имей в виду, мы с Аллой Ивановной противники чревоугодия и объедаться не намерены.
В металлическом голосе Кирилла звучала непререкаемая категоричность.
— Да это… отец Кирилл, чтобы… было из чего выбирать, — смущенно оправдывалась Мария. — Не ставить же мне на рождественский стол простой обед из трех блюд…
— Так я ж говорила ей, отче, но Мария все свое да свое, — вставила матушка тихим голосом, преисполненным раболепия.