Полное собрание сочинений. Том 33. Воскресение. Черновые редакции и варианты

«Да, какъ я жалокъ и мелокъ съ своей жертвой», думалъ Нехлюдовъ, выходя изъ острога, весь поглощенный впечатлніемъ этого свиданья съ Масловой. Онъ почувствовалъ только теперь всю глубину той раны, которую онъ нанесъ ей. Если бы онъ не попытался загладить, искупить свой поступокъ, онъ никогда не почувствовалъ бы всей преступности его; мало того, и она бы не чувствовала всего зла, сдланнаго ей. Только теперь это все вышло наружу во всемъ своемъ ужас. Онъ увидалъ теперь только то, что онъ сдлалъ съ душой этой женщины.

«Да, теперь то, хочетъ она или не хочетъ этого, я буду служить ей, какъ можетъ служить мужъ жен, братъ сестр», думалъ онъ, выходя изъ острога и совершенно забывъ все то, что онъ видлъ и про что слышалъ нынче.

На самомъ выход къ нему подошелъ блдный молодой человкъ въ картуз и плохенькомъ пальто и таинственно передалъ записку.

– Вы князь Нехлюдовъ?

– Я, а что?

– Тутъ политическая одна есть, она вотъ просила передать, – сказалъ юноша, подавая ваписку и, приподнявъ картузъ, посп

шно ушелъ, очевидно боясь попасться.

Отойдя отъ острога, Нехлюдовъ развернулъ клочекъ свернутой срой бумажки. На бумажк было написано карандашомъ бойкимъ почеркомъ безъ еровъ слдующее: «Помня вашу симпатичную и отзывчивую личность, я обрадовалась, узнавъ, что вы посщаете острогъ, интересуясь одной уголовной личностью. Я желала бы быть полезной вамъ и потому совтовала бы вамъ перевести ее въ отдленіе политическихъ. Это изъяло бы ее изъ вредныхъ вліяній. Просите свиданіе со мной. Вамъ дадутъ, а я передамъ вамъ много важнаго и для вашей протеже и для нашей группы. Благодарная вамъ Вра Богодуховская».

«Богодуховская! Вра Богодуховская, – что такое – не помню; Вра, Вра Петровна, Михайловна, Евгеньевна – пробовалъ Нехлюдовъ – Ахъ, Вра Ефремовна!»

И, вспомнивъ Вру Ефремовну, Нехлюдовъ вдругъ обрадовался. На него пахнуло такой далекой молодостью и изъ этой нехорошей молодости хорошей минутой, связанной съ Врой Ефремовной.

Нехлюдовъ ясно, живо вспомнилъ, какъ онъ узналъ ее. Было это вотъ какъ. Въ ту зиму его безумной роскошной военной жизни, тотчасъ посл

кампаніи, передъ маслянницей пріхалъ въ Петербургъ французъ, второй секретарь посольства. Нехлюдовъ познакомился съ нимъ и полюбилъ его энергію, веселость, остроуміе и ограниченное и благовоспитанное добродушіе.

Французу хотлось воспользоваться самыми русскими удовольствіями, а что же могло быть боле русскаго, какъ медвжья охота? Въ эту зиму кром того медвжья охота была въ мод, въ особенности потому, что одного гвардейца помялъ медвдь. Поздка была очень веселая. Ихъ было три гвардейца, одинъ студентъ и два француза. Весело было и въ желзной дорог, въ отдльномъ вагон, гд

они играли въ карты, пили, пли, разсказывали анекдоты и хохотали, и еще веселе было во время перездовъ съ желзной дороги въ глубь лсовъ и изъ одной деревни въ другую – перезды иногда въ 20—30 верстъ. Перезды эти совершались почти всегда ночью; днемъ охотились, а ночью въ четырехъ-пяти саняхъ, заложенныхъ крестьянскими лошадками парами – гусемъ, хали 20—30 верстъ лсомъ. Въ каждыхъ саняхъ сидли по двое господъ и возница и въ заднихъ саняхъ – лакей и обкладчикъ, знаменитый медвжатникъ Осипъ, поджарый, легкій, безбородый мужикъ, побившій на своемъ вку боле сотни медв

дей.

Нехлюдовъ иногда халъ съ французомъ – они болтали или дремали, иногда, что онъ тоже очень любилъ, съ Осипомъ. Осипъ перебгалъ отъ саней къ санямъ, по колно въ снгу, разсказывалъ про медвдей и деревенскую жизнь или дремалъ, и Нехлюдовъ, какъ всегда бываетъ дорогой на лошадяхъ ночью, смотрлъ, слушалъ, думалъ и мечталъ. Вереница саней парами въ молочной темнот двигалась безъ шума, рысцой, по узкой дорог, все въ хвойныхъ лсахъ, иногда въ высокихъ, иногда низкихъ, съ елками, сплошь задавленныхъ блымъ снгомъ. Иногда вызжали на блую полянку. И опять засыпанный снгомъ лсъ, опять тишина.