Полное собрание сочинений. Том 33. Воскресение. Черновые редакции и варианты

– Вотъ до чего доводятъ, – сказалъ сторожъ и какъ будто икнулъ, отошелъ отъ двери на цыпочкахъ, а потомъ пошелъ во всю ногу. Только что сторожъ отошелъ, Розовскій, камера котораго была напротивъ наискоски, закричалъ своимъ тонкимъ голосомъ:

– Что онъ вамъ разсказывалъ, Крыльцовъ?

– Ничего, онъ объ табак, – отвтилъ Крыльцовъ.

Все затихло, Крыльцовъ не спалъ всю ночь. И только что задремалъ передъ утромъ, какъ услыхалъ желзный звукъ отпираемой двери и шаги не одного, а многихъ людей. Это были смотритель, его помощникъ и караулъ. Они прошли къ камер Лозинскаго и Розовскаго и остановились противъ нихъ. Тишина была мертвая. Вдругъ среди этой тишины раздался особенный, не похожій на его обыкновенный, голосъ помощника.

– Лозинскій, – какъ будто взвизгнулъ онъ, – вставайте. Надвайте чистое блье, – сказалъ онъ уже проще.

И опять все затихло. Крыльцовъ, прижавшись головой къ отверстію, ловилъ вс звуки. Кто-то изъ караульныхъ кашлянулъ. Дверь Лозинскаго дрогнула, очевидно онъ прислонился къ ней, и послышался его странно спокойный голосъ, произносящей страшные слова:

– Разв казнь утверждена? – сказалъ онъ.

Крыльцовъ не слыхалъ, что ему отвтили. Но вслдъ зa этимъ загрем

лъ замокъ двери его камеры, дверь завизжала, и они, войдя въ камеру, поговорили тамъ, чего не могъ разслышать Крыльцовъ. Потомъ дверь опять отворилась, и Крыльцовъ услыхалъ знакомые элегантные спокойные шаги Лозинскаго, который вышелъ и пошелъ къ дверямъ камеръ товарищей, какъ понялъ Крыльцовъ, прощаться съ ними. Онъ пошелъ сначала въ другую отъ Крыльцова сторону. Смотритель же между тмъ, его помощникъ, офицеръ и сторожа – вс отошли отъ его камеры и остановились прямо противъ камеры Крыльцова, которая была рядомъ съ камерой Еврейчика Розовскаго. Крыльцовъ стоялъ у оконца своей камеры, видлъ при свт лампы лицо смотрителя – здороваго, краснощекаго, рябого, въ обыкновенное время звроподобнаго человка. Теперь лицо это было блдно, нижняя губа тряслась, и онъ судорожно вертлъ портупею своей шашки, ожидая возвращенія Лозинскаго. Вс молчали, такъ что Крыльцовъ издалека услыхалъ приближающіеся теперь шаги Лозинскаго. Крыльцовъ не видалъ еще Лозинскаго, но узналъ, что онъ подходитъ, потому что вс стоявшіе въ коридор

какъ будто испуганно отступили и дали ему дорогу. Лозинскій подошелъ къ камер Крыльцова и молча остановился. Подъ прекрасными, мутно смотрящими теперь глазами, было черно, и все лицо какъ будто осунулось внизъ.

– Крыльцовъ, есть у васъ папиросы? – сказалъ онъ точно не своимъ горловымъ голосомъ.

Крыльцовъ не усплъ достать свои папиросы, какъ помощникъ смотрителя поспшно досталъ портсигаръ и подалъ ему. Онъ взялъ одну, расправилъ, закурилъ, посмотрлъ на Крыльцова. Крыльцовъ съ ужасомъ смотрлъ на этаго сильнаго, полнаго жизни человка и не врилъ тому, что было, и ничего не понималъ.

– Скверно, Крыльцовъ. И такъ жестоко и несправедливо. – Онъ нервно курилъ, быстро выпуская дымъ.

– Я вдь ничего не сдлалъ… Я… – онъ нахмурился самъ на себя и топнулъ ногой и замолчалъ.

Крыльцовъ тоже молчалъ, не зная что сказать. Въ это время по коридору почти бгомъ проб

жалъ къ Лозинскому черноватенькій Розовскій съ своимъ дтскимъ личикомъ.

– A мн вчера докторъ прописалъ грудной чай, – послышался его неестественный веселый тонкій еврейскій голосъ. – Я еще выпью. И мн папироску, Крыльцовъ.

– Что за шутки! Розовскій! Идемъ, – опять тмъ же визгливымъ голосомъ, очевидно съ трудомъ, выговорилъ смотритель. Лозинскій отошелъ, и на мсто его у окна показались черные, влажно блестящіе глаза Розовскаго и его искривленное неестественной улыбкой, испуганное срое лицо. Онъ ничего не сказалъ и не взялъ папиросы, а, только кивнувъ головой въ шапк торчащихъ черныхъ волосъ, почти бгомъ, вслдъ за Лозинскимъ и смотрителемъ, пошелъ по коридору. Стража шла за ними. Больше Крыльцовъ ничего не видлъ и не слышалъ. Въ коридор была гробовая тишина, а у него въ ушахъ все только звучалъ молодой звонкій голосъ Розовскаго: «еще выпью грудного чаю» и звукъ его шаговъ, мальчика, б

жавшаго по коридору. Теперь ихъ вшали. Утромъ пришелъ сторожъ и разсказалъ прерывающимся голосомъ, какъ все свершилось. Лозинскій, красавецъ Лозинскій не противился, а только крестился всей ладонью и только послднюю минуту сталъ биться. Розовскій же не давался, визжалъ, плакалъ, все платье на немъ оборвали, таща его къ вислиц, а уже когда повисъ, только три раза вздернулъ плечами. Сторожъ представилъ, какъ онъ вздернулъ плечами, и махнулъ рукой.

Когда Крыльцова увидлъ посл этаго его товарищъ, онъ удивился, что въ густыхъ и мягкихъ вьющихся волосахъ его было много сдыхъ. Сторожъ же тотъ, который объявлялъ Крыльцову о томъ, что длалось, и видлъ, какъ вшали, былъ смненъ и, какъ потомъ узналъ Крыльцовъ, вечеромъ того дня убжалъ въ поле и тамъ былъ взятъ мужиками и приведенъ въ городъ сумашедшимъ.