Полное собраніе сочиненій въ двухъ томахъ.

Въ высшихъ слояхъ Европейскаго общества, семейная жизнь, говоря вообще, весьма скоро стала, даже для женщинъ, дломъ почти постороннимъ. Отъ самаго рожденія дти знатныхъ родовъ воспитывались за глазами матери. Особенно въ тхъ государствахъ, гд мода воспитывать дочерей вн семьи, въ отдленныхъ отъ нея непроницаемыми стнами монастыряхъ, сдлалась общимъ обычаемъ высшаго сословія, тамъ мать семейства вовсе почти лишена была семейнаго смысла. Переступая черезъ порогъ монастыря только для того, чтобы идти подъ внецъ, она тмъ же шагомъ вступала въ заколдованный кругъ свтскихъ обязанностей, прежде, чмъ узнала обязанности семейныя. Потому, чувствительность къ отношеніямъ общественнымъ брала въ ней верхъ надъ отношеніями домашними. Самолюбивыя и шумныя удовольствія гостиной замняли ей тревоги и радости тихой дтской. Салонная любезность и умнье жить въ свт, съ избыткомъ развиваясь на счетъ другихъ добродтелей, сдлались самою существенною частію женскаго достоинства. Скоро для обоихъ половъ блестящая гостиная обратилась въ главный источникъ удовольствій и счастія, въ источникъ ума и образованности, въ источникъ силы общественной, въ господствующую и всепоглощающую цль ихъ искусственной жизни. Оттуда, — особенно въ государствахъ, гд воспитаніе женщинъ высшаго круга совершалось вн семьи, — произошло великолпное, обворожительное развитіе общежительныхъ утонченностей; вмст съ этимъ развитіемъ и нравственное гніеніе высшаго класса, и въ немъ первый зародышъ, знаменитаго въ послдствіи, ученія о всесторонней эманципаціи женщины.

Въ Россіи, между тмъ, формы общежитія, выражая общую цльность быта, никогда не принимали отдльнаго, самостоятельнаго развитія, оторваннаго отъ жизни всего народа, и потому не могли заглушить въ человк его семейнаго смысла, ни повредить цльности его нравственнаго возрастанія. Рзкая особенность Русскаго характера въ этомъ отношеніи заключалась въ томъ, что никакая личность, въ общежительныхъ сношеніяхъ своихъ, никогда не искала выставить свою самородную особенность какъ какое-то достоинство; но все честолюбіе частныхъ лицъ ограничивалось стремленіемъ: быть правильнымъ выраженіемъ основнаго духа общества. Потому, какъ гостиная не правительствуетъ въ государств, котораго вс части проникнуты сочувствіемъ со всею цльностію жизни общественной; какъ личное мнніе не господствуетъ въ обществ, которое незыблемо стоитъ на убжденіи: такъ и прихоть моды не властвуетъ въ немъ, вытсняясь твердостію общаго быта.

При такомъ устройств нравовъ, простота жизни и простота нуждъ была не слдствіемъ недостатка средствъ и не слдствіемъ неразвитія образованности, но требовалась самымъ характеромъ основнаго просвщенія. На Запад роскошь была не противорчіе, но законное слдствіе раздробленныхъ стремленій общества и человка; она была, можно сказать, въ самой натур искусственной образованности; ее могли порицать духовные, въ противность обычнымъ понятіямъ, но въ общемъ мнніи она была почти добродтелью. Ей не уступали, какъ слабости, но, напротивъ, гордились ею, какъ завиднымъ преимуществомъ. Въ средніе вка, народъ съ уваженіемъ смотрлъ на наружный блескъ, окружающій человка, и свое понятіе объ этомъ наружномъ блеск благоговйно сливалъ въ одно чувство съ понятіемъ о самомъ достоинств человка. Русскій человкъ, больше золотой парчи придворнаго, уважалъ лохмотья юродиваго. Роскошь проникала въ Россію, но какъ зараза отъ сосдей. Въ ней извинялись; ей поддавались, какъ пороку, всегда чувствуя ея незаконность, не только религіозную, но и нравственную и общественную.

Западный человкъ искалъ развитіемъ вншнихъ средствъ облегчить тяжесть внутреннихъ недостатковъ. Русскій человкъ стремился внутреннимъ возвышеніемъ надъ вншними потребностями избгнуть тяжести вншнихъ нуждъ. Еслибы наука о политической экономіи существовала тогда, то, безъ всякаго сомннія, она не была бы понятна Русскому. Онъ не могъ бы согласить съ цльностію своего воззрнія на, жизнь — особой науки о богатств. Онъ не могъ бы понять, какъ можно съ намреніемъ раздражать чувствительность людей къ вншнимъ потребностямъ, только для того, чтобы умножить ихъ усилія къ вещественной производительности. Онъ зналъ, что развитіе богатства есть одно изъ второстепенныхъ условій жизни общественной и должно

потому находиться не только въ тсной связи съ другими высшими условіями, но и въ совершенной имъ подчиненности.

Впрочемъ, если роскошь жизни еще могла, какъ зараза, проникнуть въ Россію, то искусственный комфортъ съ своею художественною изнженностію, равно какъ и всякая умышленная искусственность жизни, всякая разслабленная мечтательность ума, никогда не получили бы въ ней право гражданства, — какъ прямое и ясное противорчіе ея господствующему духу.