Полное собраніе сочиненій въ двухъ томахъ.

Однакоже, между вопросами внутренней, созерцательной жизни того времени и между вопросами современной намъ общественно философской образованности есть общее; это человческій разумъ. Естество разума, разсматриваемое съ высоты сосредоточеннаго Богомыслія, испытанное въ самомъ высшемъ развитіи внутренняго, духовнаго созерцанія, является совсмъ въ другомъ вид, чмъ въ какомъ является разумъ, ограничивающійся развитіемъ жизни вншней и обыкновенной. Конечно, общіе его законы т же. Но, восходя на высшую ступень развитія, онъ обнаруживаетъ новыя стороны и новыя силы своего естества, которыя бросаютъ новый свтъ и на общіе его законы.

То понятіе о разум, которое выработалось въ новйшей философіи и котораго выраженіемъ служитъ система Шеллинго-Гегельянская, не противорчило бы безусловно тому понятію о разум, какое мы замчаемъ въ умозрительныхъ твореніяхъ Святыхъ Отцевъ, еслибы только оно не выдавало себя за высшую познавательную способность, и вслдствіе этого притязанія на высшую силу познаванія, не ограничивало бы самую истину только той стороной познаваемости, которая доступна этому отвлеченно-раціональному способу мышленія.

Вс ложные выводы раціональнаго мышленія зависятъ только отъ его притязанія на высшее и полное познаніе истины. Если бы оно сознало свою ограниченность и видло въ себ одно изъ орудій, которыми познается истина, а не единственное орудіе познаванія; тогда и выводы свои оно представило бы, какъ условные и относящіеся единственно къ его ограниченной точк зрнія, и ожидало бы другихъ, высшихъ и истиннйшихъ выводовъ отъ другаго, высшаго и истиннйшаго способа мышленія. Въ этомъ смысл принимается оно мыслящимъ Христіаниномъ, который, отвергая его послдніе результаты, тмъ съ большею пользою для своего умственнаго развитія можетъ изучать его относительную истину, принимая, какъ законное достояніе разума, все, что есть врнаго и объяснительнаго въ самомъ одностороннемъ развитіи его умозрній.

Впрочемъ, если бы разумъ философскій созналъ свою ограниченность, то, развиваясь даже внутри ея, онъ принялъ бы другое направленіе, могущее его привести къ высшей полнот знанія. Но это сознаніе ограниченности было бы смертнымъ приговоромъ его безусловному авторитету: потому онъ всегда боялся этого сознанія, и тмъ боле, что оно всегда было близко къ нему. Чтобы избжать его, онъ безпрестанно мнялъ свои формы. Едва понимали его недостаточность, какъ онъ ускользалъ отъ этого пониманія, являясь въ другомъ вид и оставляя свой прежній образъ, какъ простую чешую, въ рукахъ своихъ противниковъ. Такъ: чтобы избжать упрековъ въ недостаточности, онъ перешелъ отъ формально-логическихъ доказательствъ къ опытнымъ наблюденіямъ съ одной стороны, съ другой — къ внутреннему сознанію истины, и назвалъ прежнее свое мышленіе разсудочнымъ, а новое

разумнымъ. Обнаруживъ вслдствіе своего развитія въ новой форм также и ея недостаточность, онъ назвалъ и ее разсудочною

и перешелъ къ чистому разуму. Когда же Якоби обличалъ ограниченность теорій чистаго разума, какъ он выразились въ систем Канта и Фихте, то въ конц своей длинной и многолтней полемики, узналъ къ своему удивленію, что все, сказанное имъ о разум, должно относиться къ разсудку. Теорія Канта и Фихте оказалась разсудочная; развитіе разума должно было только начаться въ систем Шеллинга и Гегеля. „Теперь только, — писалъ Гегель въ 1802 году, указывая на систему Шеллинга, — теперь только можетъ начаться собственно философія разума; ибо циклъ разсудочнаго развитія окончился системою Фихте”.