Къ тому же, требуя истины существенной, основанной не на отвлеченномъ умозрніи, но на мышленіи, проникнутомъ врою, Шеллингъ не обратилъ вниманія на тотъ особенный образъ внутренней дятельности разума, который составляетъ необходимую принадлежность врующаго мышленія. Ибо образъ разумной дятельности измняется, смотря по той степени, на которую разумъ восходитъ. Хотя разумъ одинъ, и естество его одно, но его образы дйствія различны, также какъ и выводы, смотря по тому, на какой степени онъ находится, и какая сила имъ движетъ и дйствуетъ. Ибо эта движущая и оживляющая сила происходитъ не отъ мысли, предстоящей разуму, но изъ самаго внутренняго состоянія разума исходитъ она къ мысли, въ которой находитъ свое успокоеніе и чрезъ которую уже сообщается другимъ разумнымъ личностямъ.
Эта внутренняя природа разума обыкновенно ускользаетъ оть вниманія Западныхъ мыслителей. Привыкнувъ къ мышленію отвлеченно-логическому, гд все знаніе зависитъ отъ формальнаго развитія предмета мышленія и гд весь смыслъ поглощается выразимою стороною мысли, они не обращаютъ вниманія на ту внутреннюю силу ума, которая въ предметахъ живаго знанія, превосходящаго формальность логическаго сцпленія, совершаетъ движеніе мышленія, постоянно сопровождаетъ его, носится, такъ сказать, надъ выраженіемъ мысли и сообщаетъ ей смыслъ, невмстимый вншнимъ опредленіемъ, и результаты, независимые отъ наружной формы. Потому, въ писаніяхъ Св. Отцевъ искалъ Шеллингъ выраженія Богословскихъ догматовъ, но не цнилъ ихъ умозрительныхъ понятій о разум и о законахъ высшаго познаванія. По этой причин положительная сторона его системы, не имя внутренняго характера врующаго мышленія, хотя мало нашла сочувствія въ Германіи, но еще мене можетъ найти его въ Россіи. Ибо Россія можетъ увлекаться логическими системами иноземныхъ философій, которыя для нея еще новы; но для любомудрія врующаго она строже другихъ земель Европы, имя высокіе образцы духовнаго мышленія въ древнихъ Св. Отцахъ и въ великихъ духовныхъ писаніяхъ всхъ временъ, не исключая и настоящаго. За то отрицательная сторона Шеллинговой системы, обнимающая несостоятельность раціональнаго мышленія, врядъ ли можетъ быть такъ безпристрастно оцнена въ Германіи, сроднившейся съ своимъ отвлеченнымъ и логическимъ мышленіемъ, какъ въ Россіи, гд, посл перваго, юношескаго увлеченія чужою системою, человкъ свободне можетъ возвратиться къ существенной разумности, — особенно, когда эта существенная разумность согласна съ его историческою своеобразностію.
Потому я думаю, что философія Нмецкая, въ совокупности съ тмъ развитіемъ, которое она получила въ послдней систем Шеллинга, можетъ служить у насъ самою удобною ступенью мышленія отъ заимствованныхъ системъ къ любомудрію самостоятельному, соотвтствующему основнымъ началамъ древне-Русской образованности и могущему подчинить раздвоенную образованность Запада цльному сознанію врующаго разума.
Отрывки.
Древне-Русская, православно-Христіанская образованность, лежавшая въ основаніи всего общественнаго и частнаго быта Россіи, заложившая особенный складъ Русскаго ума, стремящагося ко внутренней цльности мышленія, и создавшая особенный характеръ коренныхъ Русскихъ нравовъ, проникнутыхъ постоянною памятью объ отношеніи всего временнаго къ вчному и человческаго къ Божественному, — эта образованность, которой слды до сихъ поръ еще сохраняются въ народ, была остановлена въ своемъ развитіи прежде, чмъ могла принести прочный плодъ въ жизни или даже обнаружить свое процвтаніе въ разум. На поверхности Русской жизни господствуетъ образованность заимствованная, возросшая на другомъ корн. Противорчіе основныхъ началъ двухъ спорящихъ между собою образованностей есть главнйшая, если не единственная, причина всхъ золъ и недостатковъ, которые могутъ быть замчены въ Русской земл. Потому, примиреніе обихъ образованностей въ такомъ мышленіи, котораго основаніе заключало бы въ себ самый корень древне-Русской образованности, а развитіе состояло бы въ сознаніи всей образованности Западной и въ подчиненіи ея выводовъ господствующему духу православно-Христіанскаго любомудрія, — такое примирительное мышленіе могло бы быть началомъ новой умственной жизни въ Россіи и, — кто знаетъ? — можетъ быть, нашло бы отголоски и на Запад, среди искреннихъ мыслителей, безпристрастно ищущихъ истины.