Полное собраніе сочиненій въ двухъ томахъ.

Pendant l'horreur d'une profonde nuit,

тогда, конечно, онъ былъ бы скоре понятъ и принятъ съ б`oльшимъ восторгомъ. Но чтобы оцнить Годунова, какъ его создалъ Пушкинъ, надобно было отказаться отъ многихъ ученыхъ и школьныхъ предразсудковъ, которые не уступаютъ никакимъ другимъ ни въ упорности, ни въ односторонности.

Большая часть трагедій, особенно новйшихъ, иметъ предметомъ дло совершающееся, или долженствующее совершиться. Трагедія Пушкина развиваетъ послдствія дла уже совершеннаго, и преступленіе Бориса является не какъ дйствіе, но какъ сила, какъ мысль, которая обнаруживается мало по малу, то въ шопот царедворца, то въ тихихъ воспоминаніяхъ отшельника, то въ одинокихъ мечтахъ Григорія, то въ сил и успхахъ Самозванца, то въ ропот придворномъ, то въ волненіяхъ народа, то, наконецъ, въ громкомъ ниспроверженіи неправедно царствовавшаго дома. Это постепенное возрастаніе коренной мысли въ событіяхъ разнородныхъ, но связанныхъ между собою однимъ источникомъ, даетъ ей характеръ сильно-трагическій, и такимъ образомъ позволяетъ ей заступить мсто господствующаго лица, или страсти, или поступка.

Такое трагическое воплощеніе мысли боле свойственно древнимъ, чмъ новйшимъ. Однако мы могли бы найти его и въ новйшихъ трагедіяхъ, на примръ, въ Мессинской Невст, въ Фауст, въ Манфред; но мы боимся сравненій: гд дло идетъ о созиданіи новомъ, примръ легче можетъ сбить, чмъ навести на истинное воззрніе.

Согласимся однако, что такого рода трагедія, гд главная пружина не страсть, а мысль, по сущности своей не можетъ быть понята большинствомъ нашей публики; ибо большинство у насъ не толпа, не народъ, наслаждающійся безотчетно, а гг. читатели, почитающіе себя образованными: они, наслаждаясь, хотятъ вмст судить, и боятся прекраснаго-непонятнаго, какъ злаго искусителя, заставляющаго чувствовать противъ совсти. Если бы Пушкинъ, вмсто Годунова, написалъ Эсхиловскаго Промеея, гд также развивается воплощеніе мысли, и гд еще мене ощутительной

связи между сценами, то, вроятно, трагедія его имла бы еще меньше успха, и ей не только бы отказали въ прав называться трагедіей, но врядъ ли бы признали въ ней какое нибудь достоинство, ибо она написана ясно противъ всхъ правилъ новйшей драмы. Я не говорю уже объ насъ, бдныхъ критикахъ; наше положеніе было бы тогда еще жалче: напрасно ученическимъ помазкомъ старались бы мы расписывать красоты великаго мастера, — намъ отвчали бы одно: Промеей не трагедія, это стихотвореніе безпримрное, какого нтъ ни у Нмцевъ, ни у Англичанъ, ни у Французовъ, ни даже у Испанцевъ, — какъ же вы хотите, чтобы мы судили объ ней? на чье мнніе можемъ мы сослаться? ибо извстно, что намъ самимъ

Не должно смтьСвое сужденіе имть.

Таково состояніе нашей литературной образованности. Я говорю это не какъ упрекъ публик, но какъ фактъ, и боле какъ упрекъ поэту, который не понялъ своихъ читателей. Конечно, въ Годунов Пушкинъ выше своей публики; но онъ былъ бы еще выше, еслибъ былъ общепонятне. Своевременность столько же достоинство, сколько красота, и Промеей Эсхила въ наше время былъ бы анахронизмомъ, слдовательно, ошибкою.

Мы еще воротимся къ трагедіи Пушкина, когда будемъ говорить о Русской литератур вообще.

Наложница

.

Поэма Баратынскаго имла въ литератур нашей ту же участь, какую и трагедія Пушкина: ее также не оцнили, также не поняли, также несправедливо обвиняли автора за недостатки небывалые, также хвалили его изъ снисхожденія къ прежнимъ заслугамъ и съ такимъ тономъ покровительства, который Гёте, изъ деликатности, не могъ бы принять, говоря о писателяхъ едва извстныхъ. И подъ этими протекторскими обозрніями, подъ этими учительскими порицаньями и совтами, большая часть критиковъ не удостоила даже подписать своего имени.

Такого рода литературное самоуправство нельзя не назвать по крайней мр страннымъ. Но оно покажется еще странне, когда мы вспомнимъ, что т же самые критики, которые поступали такимъ образомъ съ Баратынскимъ, большую половину статей своихъ о его поэм наполнили разсужденіями о нравственныхъ и литературныхъ приличіяхъ.

Мы припомнимъ это обстоятельство, говоря о характер литературы нашей вообще: теперь обратимся къ самой поэм[12].

По моему мннію, Наложница отличается отъ другихъ поэмъ Баратынскаго большею зрлостью въ художественномъ исполненіи. Объяснимся.